И сейчас Сайль будет стрелять. В нее. Из пушки. В упор.

Отто-Карл прервал ее оцепенение, сдернув с телеги:

– Что сидишь? Бежим? Все бегут…

И верно. Они бежали, бросив убитых и раненых.

Пандольф выбрался из траншеи, куда благоразумно залег еще до того, как грянул первый выстрел, и ни один осколок его не задел. Глянул окрест. Видимость была плохая: наконец пошел снег – сухие, крупные хлопья. Кружевница, не обращая внимания на снегопад, осматривала свое произведение. Ствол, по счастью, не разорвало, древесину подобрали достаточно плотную, и обручи сделали свое дело, но годно ли еще это орудие к бою – неясно.

Из ворот вышел Айден. Он хромал – не от раны, просто подвернул ногу, пока бежал. Подобрал откатившийся медный шлем кого-то из охранников. Доковылял до Кружевницы и водрузил ей на голову.

– Побереги башку. Пригодится еще. А то ведь они вернутся.

К сожалению, Айден оказался прав. Победа, мнившаяся полной и безоговорочной, стала лишь передышкой. Несмотря на то что Эбль, вдохновитель нападения, погиб. Он погиб, а Пупар выжил и даже не пострадал.

Безусловно, Пупар прежний, каким он был до встречи с Эблем, столкнувшись с упорным сопротивлением, плюнул бы на все и свалил со всей бандой. Но Эбль успел сделать свое дело. Он столь успешно обработал Пупара, что тот сохранял веру в собственное величие и предназначение освободителя и завоевателя даже тогда, когда Эбля не стало. Только он, Великий Пупар, мог собрать разбежавшихся в страхе людишек, которые из армии (ну ладно, военного отряда) вмиг превратились в никчемных бродяг. И он это совершил, хотя пришлось не только прибегнуть к кулакам, но и стрелять в непокорных. А собрав, следовало покарать мерзавцев, посмевших противостоять Пупару Освободителю.

На руднике не знали о настроениях, царивших в лагере Пупара, но и без дела не сидели. Популярность Кружевницы после успешного дебюта деревянной пушки увеличилась еще больше. Траудет вынужден был согласиться на ее предложения, какими бы бредовыми они ни казались. Кружевница, прекрасно понимая, что подобное оружие долго служить не может, изготовила еще несколько пушек разных калибров, в том числе и такие, что можно было установить на стенах. Теперь стало проще – здешние мастера ухватили общий принцип и большую часть работ производили сами. Так что Сайль могла посвятить основное время изготовлению давно задуманной взрывной махины, благо часовой механизм Траудет ей отдал. Он, конечно, был мужчина корыстный, но прекрасно понимал, что новые часы он купить сможет, а вот жизнь вряд ли.

Маджента и Отто-Карл пока что оставались вместе с Пупаром. Оба понимали, что надо бежать, но пока что не представляли как. Гибель Эбля, казалось бы, принесла облегчение, но именно благодаря влиянию Эбля у них здесь было место у костра и хоть какая-то еда. Теперь они были практически пленными. Каждый из них про себя проклинал свой побег из Галвина. В доме Роуэна, что бы их ни ожидало впереди, по крайней мере кормили регулярно и была крыша над головой. Маджента, зная теперь, что Сайль заперта осадой на руднике и к Роуэну не нагрянула бы, могла лишь сетовать на ужасное стечение обстоятельств. Отто-Карл пребывал в некоторой растерянности. В монастыре он сумел найти подход к Эблю и понять, как им управлять, – или ему так казалось. С Пупаром он не знал, как справиться. Ну что, позвольте, делать с сумасшедшим?

Пупар, разумеется, сумасшедшим не был, но и утверждать, будто он полностью отвечает за свои действия, тоже не приходилось. Он и сам не понимал, почему не выгонит или не убьет Отто-Карла с Маджентой. Они не были ему нужны. Но они остались ему в наследство от Эбля. А Эбль говорил и делал полезные вещи – этого Пупар забыть еще не успел. Следовательно, эти двое тоже могли оказаться полезны. Вне всякого сомнения, если бы Отто-Карл вздумал противоречить Пупару, тот бы с ним расправился. Но Отто-Карл пока помалкивал.

Февраль выдался холоднее обычного. Снег, правда, не ложился, но ветер дул пронизывающий, и над пожухлой травой гуляла поземка. Выдержать это в чистом поле было очень трудно. Приходилось окапываться, делать землянки, ставить палатки. Но от холода они спасали плохо – и особенно обидно было, что на руднике-то зимуют в тепле. Поэтому толпа в ярости бросалась на стены – как будто это был единственный способ согреться. Защитники рудника, напротив, силы берегли и больше с того достопамятного штурма в поле не выходили. Самодельная пушка могла произвести столь сокрушительный эффект только при условии внезапности. Впрочем, в последующих, усовершенствованных образцах – тех, которые были установлены на стенах, – Кружевница внесла некоторые изменения в первоначальную конструкцию. Благодаря им можно было стрелять не только картечью, но и ядрами. Что и было сделано, когда Пупар попытался совершить то, от чего Эбль изначально отказался, – обходной маневр. Попытка завершилась для нападающих полным провалом.

Продлись эта ситуация еще несколько дней, и либо упрямство Пупара лопнуло бы под напором обстоятельств и он увел бы своих людей искать более легкой добычи, либо сами эти люди взбунтовались против своего главаря, покончили бы с ним и с этим бесплодным сидением и расточились на просторах Открытых Земель. Траудет и Пандольф, собственно, на это и рассчитывали. Айдену было достаточно того, что противник оказывался раз за разом бит.

Но все снова изменилось во время очередного неудачного штурма, когда каторжники под напором Пупара топтались в поле, не особо стремясь приблизиться к стенам, а оттуда отстреливались почти лениво. Но и этой стрельбы было достаточно, чтоб заглушить звуки, которые в Открытых Землях не слыхивали уже давно. Может быть, никогда. Бой барабана и посвист флейты, сопровождающие передвижения регулярных войск.

Когда же услышали, было слишком поздно. Солдаты приближались. Их было не так чтоб слишком много – в составе полуроты. Однако, конные и пешие, двигались они боевито, и пара пушек, которые они везли с собой, были хоть и небольшого калибра, но отнюдь не деревянные.

На стенах их увидели раньше и разразились радостными воплями.

– Каратели из Карнионы! – разнеслось среди нападавших. Впрочем, нападавшими их более нельзя было называть. Они оказались в ловушке между солдатами и рудником.

Пупар хрипло выругался. Он видел, что его воинство готово разбежаться, и никак не мог этому помешать. Но его внезапно стиснули за плечо.

Это был Отто-Карл.

– Стой! Я знаю, что делать!

– Спятил, козел?

– Говорю тебе, я знаю! – Выражение лица у Отто-Карла было такое, что его и впрямь можно было счесть повредившимся рассудком. Или, наоборот, преисполненным вдохновения. – Прикажи своим не нападать. А я сумею их убедить. Только вы, главное, не противоречьте, соглашайтесь со всем, что я буду говорить.

Пупар медлил всего мгновение.

– Братва! Стойте! Опустите оружие!

– Мадам, – обратился Отто-Кал к Мадженте, – вы мне понадобитесь. У вас ведь есть платок? Ну и давайте его сюда.

В отличие от горняков, для солдат символика переговоров имела значение. Даже при том что платок Мадженты весьма условно можно было считать белым. Отто-Карл выхватил его у Мадженты и замахал над головой.