— Джейсон! — рявкнул мистер Кемпси.

— Ох, — я и забыл, что я влип глубоко, как в выгребной колодец. — Да, сэр?

— Мистер Никсон задал тебе вопрос.

— Да. Папу уволили в день Гусиной ярмарки. Э… несколько недель назад.

— Это, безусловно, несчастье, — у мистера Никсона глаза вивисектора. — Но несчастья — весьма распространенное явление, Тейлор, и весьма относительное. Посмотри, например, какое несчастье постигло в этом году Ника Юэна. Или Росса Уилкокса. Каким образом уничтожение имущества твоего одноклассника поможет твоему отцу?

— Никаким, сэр, — специальный стул, на который сажают провинившихся, ужасно низкий. С тем же успехом мистер Никсон мог бы и вовсе отпилить у него ножки. — Уничтожение калькулятора Броза не имеет никакого отношения к тому, что моего папу уволили, сэр.

Угол наклона головы мистера Никсона несколько изменился.

— А к чему же оно имеет отношение?

«Делай, пока не отрежешь все пути к отступлению».

— К «урокам популярности», которые дает Броз, сэр.

Мистер Никсон взглянул на мистера Кемпси, ожидая разъяснений.

— Нил Броз? — мистер Кемпси растерянно откашлялся. — «Уроки популярности»?

— Броз, — Висельник перехватил «Нил», но это ничего, — приказал мне, Флойду Чейсли, Бесту Руссо и Клайву Пайку платить ему по фунту в неделю за уроки популярности. Я отказался. Тогда он велел Уэйну Нэшенду и Энту Литтлу показать мне, что будет, если я не смогу повысить свою «популярность».

— И какие же методы убеждения, по твоей версии, использовали эти ученики? — в голосе мистера Никсона послышался кремень. Это добрый знак.

Преувеличивать было незачем.

— В понедельник они вытрясли содержимое моей школьной сумки с лестницы возле кабинета химии. Во вторник меня закидали комьями земли на уроке физкультуры у мистера Карвера. Сегодня утром в гардеробе Броз, Литтл и Уэйн Нэшенд сообщили мне, что после школы меня будут бить ногами в лицо.

— Ты утверждаешь, — мистер Кемпси явно распалялся, это очень мило, — что Нил Броз занимается рэкетом? Прямо у меня под носом?

— Означает ли слово «рэкет», что человеку угрожают избиением, если он не заплатит?

Я прекрасно знал ответ на этот вопрос.

Мистер Кемпси просто обожает Нила Броза.

— Да, это одно из возможных определений.

Все учителя просто обожают Нила Броза.

— Ты можешь представить какие-либо доказательства?

«Хитрость должна быть твоим союзником».

— Какие именно доказательства я мог бы представить, сэр? — Ситуация в достаточной степени повернулась в мою пользу, и я рискнул с совершенно серьезным лицом добавить: — Потайные микрофоны?

— Ну…

— Если мы допросим Чейсли, Пайка и Руссо, они подтвердят твою историю? — перехватил нить разговора мистер Никсон.

— Смотря кого они больше боятся, сэр. Вас или Броза.

— Я тебе гарантирую, Тейлор, что меня они боятся больше всего на свете.

— Бросить тень на моральный облик ученика — это очень серьезно, Тейлор, — мистер Кемпси еще не решил, верить мне или нет.

— Я рад, что вы придерживаетесь такого мнения, сэр.

— Зато я не рад, — мистер Никсон не собирался снижать накал беседы, — тому, что ты довел эту историю до моего сведения не постучав в мою дверь и сообщив мне, а уничтожив имущество своего предполагаемого преследователя.

Слово «предполагаемый» должно было напомнить мне, что вердикт еще не вынесен.

— Вмешивают в дело учителей только стукачи, сэр.

— А не вмешивают — только дураки, Тейлор.

Глиста просто расплющило бы от такой несправедливости.

— Я не заглядывал настолько вперед, — найди истину, держись за нее и прими последствия, не жалуясь. — Я должен был показать Брозу, что не боюсь его. Это все, о чем я мог думать.

* * *

Если у скуки есть запах, то это запах кладовки для канцтоваров. Пыль, бумага, теплые трубы — весь день и всю зиму напролет. Чистые тетради на железных стеллажах. Стопки «Убить пересмешника», «Ромео и Джульетты», «Мунфлита». Кладовка служит также камерой предварительного заключения в делах, когда виновность удается установить не сразу. Как в моем случае. Если не считать прямоугольника матового стекла в двери, единственный свет исходит от побуревшей лампочки под потолком. Мистер Кемпси строго велел мне делать уроки, пока меня не позовут, но в кои-то веки все уроки у меня были сделаны. Вдруг в животе забрыкалось стихотворение. Семь бед — один ответ, и я стащил с полки красивую тетрадь в твердом переплете и принялся в ней писать. Но после первой строчки понял, что это не стихи. А что же? Наверно, что-то вроде признания. Начиналось оно так:

Слова бежали на бумагу, и когда прозвонил звонок на утреннюю перемену, я обнаружил, что исписал три страницы. Когда прилаживаешь слова одно к другому, время течет через более узкие трубы, но при этом быстрее. По матовому стеклу скользили тени — это учителя спешили в учительскую покурить и выпить кофе. Шутящие или стонущие тени. За мной в кладовку никто не пришел. Я знал — к этому времени уже все третьи классы обсуждают то, что я сделал утром в мастерской. Вся школа. Говорят, когда человека обсуждают за глаза, у него горят уши. А у меня — раздается гул в подвалах живота. Джейсон Тейлор, не может быть, Джейсон Тейлор, точно-точно, кого он заложил? Когда пишешь, этот гул утихает. Зазвонил звонок, отмечая конец перемены, и тени прошли по стеклу в противоположную сторону. За мной по-прежнему никто не шел. Во внешнем мире мистер Никсон сейчас пытается связаться с моими родителями. До вечера ему ничего не светит. Папа уехал в Оксфорд искать работу через старые «контакты». Даже его машину-автоответчик отослали обратно в «Гринландию». За стеной безостановочно зудел школьный ксерокс.

Крохотный страх шевельнулся в душе, когда дверь открылась, но я придавил его ногой. Всего лишь двое сопляков-второклассников, посланных за пачкой «Сидра у Рози». (Мы тоже читали ее в прошлом году. Там есть одна такая сцена, от которой у всех парней в классе повставали — если прислушаться, то слышно было, как эти стояки растут.)

— Это правда, Тейлор? — обратился ко мне более крупный сопляк таким тоном, словно я еще был Глистом.

— Что «это», сынок? — переспросил я, выдержав паузу.

Я умудрился произнести эти слова так грозно, что второклассник рассыпал книги. Сопляк поменьше кинулся ему помогать и уронил свои.

Я очень медленно, торжественно зааплодировал.

* * *

— Больше всего меня ужасает, класс 3КМ, то, что вымогательство и запугивание длилось неделями. Неделями, — пускай у мистера Кемпси кличка «Полли», но когда он злится, то внушает страх.