— Они предпочли бы видеть его на виселице, — добавил Браумин. — Я сам настоятельно просил его покинуть город, поскольку одно его присутствие в Сент-Прешес только увеличивало неприязнь к нам со стороны герцога Каласа.

— Но в Сент-Гвендолин и окрестных землях ничего не знают о магистре Де’Уннеро, — возразил Мачузо. — Можем ли мы предположить, что его действия в Палмарисе совершались по личным приказам покойного отца-настоятеля Маркворта и что подобные ошибки больше не повторятся?

— Опасное предположение, — заявил магистр Гленденхук.

— Значит, я должен заменить его кем-то другим? — недовольно спросил Агронгерр.

Все собравшиеся понимали, что этому мягкому человеку очень не хотелось начинать свою деятельность на посту отца-настоятеля со смещения одного из братьев с его должности. Но настроение собратьев говорило явно не в пользу Де’Уннеро. Вряд ли столь непохожие друг на друга люди, как Бурэй и Фрэнсис, сумели заранее договориться. Новому отцу-настоятелю надо было принимать какое-то решение. Но какое?

— Отзовите его, — посоветовал магистр Бурэй. — Уверяю вас, нам не составит труда подыскать более подходящую кандидатуру на пост главы Сент-Гвендолин.

Призыв поддержали все находившиеся за столом, в том числе и настоятель Браумин. Он сказал, что готов подробно обсудить с новым отцом-настоятелем свою точку зрения относительно Маркало Де’Уннеро. По мнению Браумина, этот человек представлял собой величайшую угрозу для церкви Абеля.

Выслушав всех, отец-настоятель Агронгерр покорно кивнул головой. Он понимал: нынешний год заканчивается на печальной ноте, а теперь, когда слухи о розовой чуме получили подтверждение, едва ли и следующий год будет лучше.

Где находится точка равновесия между интересами общества и личными интересами отдельного человека? Когда забота о собственных нуждах переходит невидимую грань и превращается в своекорыстие?

Эти вопросы я привезла с собой в Дундалис, и они продолжают ежедневно мучить меня. Сколько чаяний и надежд связали со мною люди, сколько людей верили, будто я обладаю магической силой, способной изменить их мир к лучшему. Если бы я продолжала битву, мои завоевания были бы не только скромными или недолговечными, но и совершенно разрушительными для меня. Я начала разрушаться с того момента, когда негодяй Маркворт бросил в подземелье Санта-Мир-Абель моих приемных родителей; оно продолжилось на поле близ Палмариса, где он похитил из моего чрева еще не рожденного ребенка, и потом в Чейзвинд Мэнор, когда он опасно ранил меня, но главное — когда он забрал от меня моего мужа, моего любимого Элбрайна. Страх выгнал меня из Палмариса и заставил уехать в более тихое и спокойное место.

А вдруг я ошибалась? Что, если бы я могла помочь тем, кто заслуживает лучшей участи? Какая ответственность, какие обязательства легли бы тогда на мои плечи?

С того самого утра, когда я впервые увидела, как Элбрайн исполняет танец меча — би’нелле дасада, — я страстно мечтала научиться этому танцу. Я усвоила все, чему учил меня Элбрайн, перенявший искусство би’нелле дасада у народа тол’алфар. Мне хотелось стать таким же Защитником, как и он. Но сейчас, думая об этом по прошествии времени, я не знаю, обладаю ли я тем же благородством духа, каким обладал он. Я научилась танцу меча и даже достигла определенного уровня совершенства, чтобы дополнять боевые движения Элбрайна своими и успешно сражаться бок о бок с ним. Однако остальным качествам, присущим рейнджеру Защитнику, научить невозможно. Эти качества должны быть частью души и сердца человека. Возможно, поэтому я потерпела поражение. Элбрайн… нет, не Элбрайн, а Полуночник… не раздумывая включился в битву с Марквортом, хотя сам уже был серьезно ранен и знал, что это сражение наверняка будет стоить ему жизни. И все же он ринулся в бой, не испытывая сомнений, страха или сожаления, ибо он был рейнджером. Он знал: избавление мира от демона, вселившегося в отца-настоятеля церкви Абеля, значило несравненно больше, чем спасение собственной плоти и крови.

Я тоже шла на бой с Марквортом, собрав всю свою силу и волю, однако мною двигало не благородство духа, а обыкновенная ярость и сознание того, что демон отобрал у меня всё. Сейчас мне не дает покоя вопрос: решилась бы я на битву с Марквортом, если бы знала, что демон навсегда отберет у меня и моего дорогого Элбрайна?

Вряд ли.

С этими вопросами, огнем которых опалены все мои мысли, я приехала на север, в тихий Тимберленд, рассчитывая обрести мир внутри себя. Однако здесь меня подстерегал еще один жестокий и коварный жизненный парадокс. Я стремлюсь к миру с собой, я страстно желаю этого мира. Но что ждет меня, когда я его достигну? Когда во мне уляжется внутренняя сумятица, не исчезнет ли вместе с ней и смысл жизни? И не наступит ли вместе с внутренним покоем и внутренняя пустота?

Каков же тогда иной выбор? Тот, кто сражается не за мир внутри себя, а за мир для окружающих его людей, всегда стремится к недостижимой цели. Всегда кто-то или что-то будет угрожать этому миру: тиран-правитель, война, жестокий землевладелец, грабитель в темном переулке или одержимый демоном отец-настоятель. Для столь сложных и противоречивых созданий, какими являются люди, рай на земле невозможен. Не существует совершенного человеческого мира, свободного от страданий и битв.

Теперь я знаю, что это так; точнее, я очень боюсь, что это так. И потому я ощущаю бессмысленность любых усилий. Все они напоминают мне попытки взобраться по крутому и скользкому склону, где каждая из этих попыток неизменно кончается сползанием вниз.

Будет ли новый отец настоятель хоть в чем-то лучше прежнего? Возможно, да, поскольку те, кому предстоит его выбирать, постарались найти человека, обладающего благородными качествами. А тот, кто сменит его? А тот, кто придет потом? Боюсь, что все это рано или поздно приведет к новому Маркворту. Как в таком случае не видеть бессмысленности приносимых жертв?

Так могу ли я согласиться, что Элбрайн не напрасно пожертвовал своей жизнью?

Теперь я живу в Дундалисе, в тихом и спокойном месте, укрытом глубокими снегами. Мир движется в новый, восемьсот двадцать восьмой год Господень. Как я любила приход нового года в те далекие дни, когда мы с Элбрайном бегали вблизи Дундалиса и не знали ни о каких гоблинах, демонах и людях, подобных Далеберту Маркворту!

Наверное, одним из величайших качеств, которое от меня отняли, была безмятежность. Сейчас я вижу мир ясно и отчетливо, и ничто не может скрыть от меня его грязные стороны.

И могилы, в которых погребены герои.

Джилсепони Виндон

Снег был глубоким, а северный ветер — обжигающе холодным, но настоятель Браумин уверенно приближался к воротам Чейзвинд Мэнор.

Как всегда, часовые долго продержали его у внешних ворот, не предложив подождать в небольшой сторожке и не угостив горячим чаем. Нет, они просто пялили на монаха глаза — такие же холодные, как северный ветер. Браумин невольно задумался над тем, удастся ли ему когда-нибудь залатать брешь в отношениях между церковью и государством, появившуюся стараниями герцога Каласа?