— Хватайся за руку, — прорычал Рейли, протягивая руку как можно ниже.

Венс поднял взгляд, полный дикого ужаса, и его рука не дотянулась всего на несколько дюймов.

— Не могу, — выдохнул он.

И тут край уступа не выдержал его веса, обломившись под левой ногой. Рука, ищущая опору, выпустила книгу. Рукопись вылетела из растопыренных пальцев, открылась на лету, ударилась о выступ скалы. Страницы закружились в воздухе, плавно опускаясь к пене прибоя.

Рейли не успел закончить начатой фразы:

— Не…

Из груди Венса вырвался мучительный крик: «Нет!», а руки потянулись за страницами. Он кричал, падал, простертые руки все еще пытались поймать порхающие листы. Наконец, тело, еще раз перевернувшись, ударилось о камни.

Тесс подобралась к Рейли и оттащила его от обрыва. Потом оба осторожно заглянули вниз. Тело Венса лежало в воде на камнях, как изломанная кукла. И, как тряпичную куклу, волны приподнимали и кружили его. А вокруг разбитого тела опускались на воду листы древней рукописи, и соленые волны равнодушно слизывали чернила с пергамента и кровь из открытых ран.

Рейли склонился на плечо Тесс и с тоской смотрел, как море уносит последние листы. «Так мы никогда и не узнаем», — мрачно подумал он и стиснул зубы.

И тут он кое-что заметил.

Он выпустил плечо Тесс и проворно сполз по скале к самому обрыву.

— Что ты делаешь?! — испуганно вскрикнула она, нагибаясь к нему.

Но Рейли уже возвращался. Тесс подхватила его и оттащила подальше от края, только теперь рассмотрев, что он сжимает что-то в зубах.

Листок пергамента.

Единственная уцелевшая страница.

Тесс оторопела, уставившись на протянутый Рейли листок. Он следил за ее лицом.

— Хоть какое-то доказательство, что нам это все не приснилось, — выговорил он с усилием, задыхаясь.

Тесс долго держала в пальцах листок. Все, что она пережила с той ночи в Метрополитен, вся пролитая кровь, все страхи и смятение снова нахлынули на нее. И в этот миг она поняла. Она не сомневалась, что должна так поступить. Улыбнувшись Рейли, она смяла листок в ладони и швырнула вниз.

Она посмотрела, как он падает в море, а потом повернулась к Рейли и крепко обняла его.

— У меня есть все, что мне нужно, — сказала она, а потом взяла его за руку и увела от пропасти.

Париж, март 1314 года

Пышно разукрашенный деревянный помост возвышался у края площадки на острове Сите. Яркие вымпелы хлопали на ветру, тонкие солнечные лучи играли на парадном оружии придворных и королевской стражи.

В задних рядах возбужденной говорливой толпы, устало ссутулясь, стоял Мартин Кармо. Он был одет в коричневую рясу, подаренную встреченным несколько недель назад монахом.

Мартину не так давно перевалило за сорок, но он выглядел стариком. Сказывались почти два десятилетия, проведенные в тосканских каменоломнях под безжалостным солнцем и бичами надсмотрщиков. Он уже расстался с надеждой на побег, когда один из оползней, более мощный, чем обычно, убил десяток рабов и нескольких стражников. Мартин и каторжник, с которым они были скованы, сумели воспользоваться суматохой и густым облаком пыли, чтобы скрыться.

Долгие годы рабства в отрыве от мира за пределами проклятой долины не выбили из головы Мартина заветную мысль. Он первым делом отправился к водопаду и отыскал скалу с трещиной, похожей на тамплиерский крест. Забрав письмо Эмара, он начал долгий путь через горы, во Францию.

На дорогу ушло несколько месяцев, но долгожданное возвращение на родину принесло ему лишь горькое разочарование. Он узнал о катастрофе, постигшей рыцарей Храма, и, приближаясь к Парижу, уже понимал, что бессилен изменить судьбу ордена.

Он осторожно занимался поиском, стараясь не выдавать себя, но никого не нашел. Братья исчезли: одни погибли, другие скрывались. Знамя короля развевалось над великим парижским Тамплем.

Он остался один.

Теперь, стоя среди бурлящей сплетнями толпы, Мартин различил издали одетую в серое фигуру папы Климента, взбиравшегося по ступеням на помост, к своему месту среди павлиньей пестроты двора. Мартин видел, что внимание папы приковано к середине поля, где стояли обложенные хворостом столбы. Толпа оживилась — на поле выносили искалеченные, изломанные тела людей. Мартин знал, что среди них Жак де Моле, великий магистр ордена, и Жоффруа де Шарнэ, настоятель нормандского храма.

Ни один из приговоренных не в состоянии был оказать сопротивления, и их быстро прикрутили к столбам. Коренастый человек с горящим факелом в руке выступил вперед и оглянулся, ожидая приказа короля.

Внезапная тишина опустилась на толпу, и Мартин увидел, как король равнодушно махнул рукой.

Хворост подожгли.

Дым сгущался, огонь побежал по сучьям, разгораясь, становясь горячей и ярче. Мартин, бессильный что-либо предпринять, хотел в отвращении отвернуться, уйти отсюда, но нет, он должен был увидеть, засвидетельствовать это подлое преступление. Преодолевая отвращение, он протиснулся в первые ряды зевак. И с изумлением увидел, что великий магистр поднял голову и в упор взглянул на короля и папу.

Даже издали его взгляд был страшен. Он пылал яростнее пламени, готового поглотить казнимого.

И голос одряхлевшего, искалеченного магистра был сильным и ровным.

— Именем ордена рыцарей Храма, — провозгласил он, — я проклинаю тебя, Филипп Красивый, и твоего шута папу и взываю к Господу Всемогущему, дабы оба вы предстали перед Его престолом не более чем через год после меня, чтобы узреть Его суд и вечно гореть в пламени ада!

Больше Мартину ничего не удалось услышать за ревом взметнувшегося пламени, заглушившего крики умирающих. Потом ветер переменился и понес дым над толпой и помостом, окутав их тошнотворным смрадом горелой плоти. Кашляя и отплевываясь, король вслепую спустился по ступеням. Папа тащился за ним, протирая слезящиеся от дыма глаза. Они прошли совсем близко от Мартина. Старый тамплиер смотрел на папу и, чувствуя, как ненависть желчью поднимается со дна души и обжигает горло, понимал: его миссия еще не окончена.

Быть может, он не доживет до этого дня. Но придет другое время.

В ту же ночь он вышел из города и направился на юг, в земли своих предков, в Кармо. Он поселится там или где-нибудь в Лангедоке и проведет там остаток дней. Но перед смертью он позаботится, чтобы письмо не пропало навсегда. Так или иначе, он найдет средство его сохранить.

Оно должно сохраниться.

Должно исполнить свое предназначение.

Это его долг перед всеми погибшими, перед Гийомом де Боже, Гуго и прежде всего перед лучшим другом, Эмаром де Виллье. Их самопожертвование не напрасно.

Он погрузился в воспоминания. Он снова слышал последнее откровение Эмара в ту ночь в глубине разрушенной церкви под ивой. О замысле их предшественников, о кропотливых многолетних трудах. Девять лет ушло на изготовление подложной рукописи. И еще двести лет — на то, чтобы замысел принес плоды.