Бриен закричал от боли и потрясения. Магелия пошатнулась, едва удерживая в руках саблю, откачнулась под ее тяжестью к стене. Когда она попыталась нанести еще один удар, Бриен стремительно шагнул к ней вплотную и тыльной стороной ладони наотмашь ударил ее по лицу.

Мир перед глазами Магелии вспыхнул нестерпимо ярко, затем померк — и она почувствовала, что падает. Что-то больно чиркнуло по пальцам — это Бриен вырвал у нее из рук саблю. Затем голова ее ударилась о тюфяк кровати, и снова в глазах у нее помутилось. Бриен всей тяжестью навалился на нее, раздирая на ней платье. Плоть его была теперь на ощупь совсем не такая ледяная и твердая, как когда он за руку выволок ее из родного дома, — теплая и даже горячая. Кровь из раны на его груди размазалась по ее обнаженному телу.

Она попыталась бороться, но под тяжестью его тела не могла даже шевельнуться, а он, не мешкая, прижал ее руки к кровати, затем одним рывком вошел в нее, и все ее тело взорвалось болью.

Больше Магелия не помнила ничего — до той минуты, когда леденящий холод вырвал ее из небытия. Бриен стоял у изножья кровати и смотрел на нее с выражением, которое она никак не ожидала увидеть в его глазах.

Страх. Это был страх. Безупречное жестокое лицо Бриена корчилось от боли, и холод, наполнявший комнату, становился все сильнее.

Каменея от потрясения, Бриен только и прошептал:

— Нет!

Кровь отхлынула от его лица, и оно стремительно покрывалось морщинами.

Преодолевая жгучую боль между ног и холод, от которого немело все тело, Магелия смотрела, как Бриен старится на глазах.

— Убад! — крикнул он старческим каркающим голосом. — Почему… почему ты не предупредил меня?

— Потому что тогда ты не решился бы пожертвовать своим сыном, — глухо ответил Убад, отводя взгляд.

— А мной, стало быть, ты решился пожертвовать? — Голос Бриена превратился уже в сиплый шепот.

— Мы не можем потерпеть поражение, — прошептал Убад.

Бриен был уже чудовищно стар, волосы осыпались с его головы, как осенние листья. Кожа сохла, натягиваясь на костях, и вдруг треснула, точно старый выцветший пергамент.

И Магелия закрыла глаза, не желая видеть, что будет дальше.

Она не знала, сколько времени прошло до того, как она опять пришла в себя. Было темно — комнату освещали только искорки, плясавшие в загадочном шаре. Рядом с кроватью стоял Вельстил.

— Как ты? — спросил он.

Вместо ответа Магелия лишь судорожно втянула в себя воздух. Она не допустит, чтобы ее тюремщики увидели, как она плачет. Все ее тело ныло от боли, как избитое, и у нее не было сил даже сесть.

— Помоги ей, — приказал Вельстил, глядя перед собой.

Магелия с величайшим трудом повернула голову. По другую сторону кровати стоял один из тех двоих солдат, что приносили ей еду. Он наклонился к Магелии и поднял ее на руки.

— Осторожнее, — бросил Вельстил.

Обмякшую от боли, обессилевшую Магелию перенесли в другую комнату — с большой кроватью и белым, разрисованным узорами платяным шкафом. Служанка — та самая, что не так давно помогала ей одеваться, — суетилась, таскала тазы с водой и чистые полотенца. Магелию уложили на кровать. Вельстил стоял неподалеку, притихший и изможденный, но к Магелии он так и не прикоснулся.

— Моего отца больше нет, и теперь я здесь хозяин, — сказал он. — Ты носишь его дитя, и никто не причинит тебе зла. Эта девушка будет тебе помогать, заботиться о тебе. Если тебе что-то понадобится — она принесет.

Магелии не дозволяли выходить из замка, но она и сама, впрочем, сильно переменилась. Она не могла бы объяснить, отчего запоздалая заботливость Вельстила вызывала в ней откровенную печаль, к которой примешивалась благодарность. Все более очевидной становилась ее зависимость от Вельстила, дошло до того, что Магелия в его отсутствие пугалась даже темноты в собственной спальне. Спала она днем — только ради того, чтобы бодрствовать не в одиночку, а в компании Вельстила.

Иногда, правда, ему требовалось побыть одному, но чаще всего, как обнаружила Магелия, он не возражал против ее общества, если только при этом она не касалась его и не говорила слишком много во время его занятий. Когда ее живот начал заметно расти, Вельстил стал вдвойне заботливее и даже заказал для нее хлопчатобумажные платья с просторными корсажами, чтобы ее одежда не стесняла ребенка.

Сам Вельстил перебрался в другую спальню, а из старой велел вынести всю обстановку и сжечь, в том числе и кровать под балдахином. Он сохранил только шар с порхающими искорками, но в ту спальню больше не вернулся. Убаду было разрешено остаться в замке, но с тем условием, что он не будет попадаться на глаза Вельстилу.

— Отчего ты не избавишься от этого мерзкого старика? — спросила как-то ночью Магелия.

Они сидели в новой спальне Вельстила, и Магелия вышивала одеяльце для будущего ребенка. Вельстил проводил в этой комнате по многу часов, мастерил какие-то странные штуки и вырезал на них странные знаки, нашептывая при этом всякие непонятные Магелии слова.

— Потому что тебе может понадобиться его помощь при родах, — ответил он.

Ответ был настолько неожиданный, что она надолго замолчала. Прежняя Магелия пригрозила бы проткнуть его мечом, если он позволит Убаду хоть на шаг подойти к ее ребенку, но сейчас она просто опасалась, что, если проявит несговорчивость, Вельстил попросту покинет замок… и тогда она останется здесь совершенно одна.

— Почему ты так думаешь? — спросила Магелия. — В деревне есть хорошая повитуха.

В последнее время Вельстил трудился над тонким бронзовым кольцом. Занятие это отнимало много времени. Однажды он почти всю ночь истратил на то, чтобы вырезать стальной иглой один-единственный знак в цепочке мелких значков, тянувшихся по внутренней поверхности кольца. Единственной вещью, помимо этого кольца, которая занимала Магелию, был ярко сиявший топаз, лежащего рядом с переплетенными в кожу книгами.

Вельстил оторвался от кольца и взглянул на нее с легким раздражением:

— Твой ребенок неестественного происхождения, стало быть, и его появление на свет может проходить отнюдь не естественным путем. Нам еще могут понадобиться знания наставника Убада.

Магелия кивнула и вернулась к своему вышиванию. Она найдет способ не допустить Убада к своему ребенку.

Вельстил надел кольцо на палец. Сияние топаза, лежащего на столе, вдруг погасло, и Вельстил удовлетворенно кивнул.

— Превосходно, — пробормотал он себе под нос. Магелия не стала спрашивать, чем именно он так доволен.

Когда приблизился срок родов, Вельстил обеспокоился тем, что Магелии надо больше гулять и дышать свежим воздухом. С наступлением темноты он сам выходил вместе с ней побродить по внутреннему двору замка. Порой он брал с собой шар с искорками и, пока Магелия гуляла, присаживался где-нибудь почитать. Она ничего не имела против, если только все время могла видеть его. Ей так и не удалось понять, кому на самом деле предназначалась забота Вельстила — ей, Магелии, или ее нерожденному ребенку.