оспаривалось в 1730-х годах: "Как название "купец" никогда не унижает джентльмена, так ни в коем случае и не исключает его"¹⁴, - пишет драматург. Тороугуд наставляет своего другого, добродетельного ученика "Трумена" (опять ты за свое, Лилло): "Если... тебя потянет на поступок, в котором есть хотя бы видимость порока или подлости, поразмыслив о достоинстве нашей профессии, ты можешь с честным презрением отвергнуть все, что ее недостойно". (Крупные купцы, торгующие иностранными товарами, оказались на вершине буржуазного достоинства. "Метод купечества, - заявлял Тороугуд, - не просто средство получения богатства, а наука. Посмотрите, как он основан на разуме и природе вещей, как он способствует развитию человечества. ...путем взаимной выгоды, распространяющей взаимную любовь от полюса к полюсу"¹⁵.

Сорок лет спустя в сентиментальной комедии Ричарда Камберленда "Вест-Индиец" (1771 г.) один из персонажей обращается к пожилому купцу Стоквеллу (эпитеты в качестве имен в то время были обычным сценическим приемом): "Купец вашего достоинства, член британского парламента, мог бы, конечно, без обиняков жениться на дочери [богатого дворянина, вест-индийского плантатора]"¹⁶ В 1731 г. подобное предложение, нарушающее иерархию, было более спорным, и поэтому Лилло должен был более настойчиво требовать добродетели для своего купца. В той же начальной сцене "Лондонского купца" Тороугуд перед уходом поручает своему помощнику "внимательно просмотреть дела и выяснить, нет ли неоплаченных счетов торговцев". Как и в случае со смертью маленькой Нелл, нужно иметь каменное сердце, чтобы читать начальные сцены пьесы без смеха. Но если говорить серьезно, то разве не является делом добродетели заплатить даже у входа в магазин? Что за человек принимает товары торговцев, а потом отказывается дать что-то взамен? Не купец. Закон это признавал. Буквальный аристократ, "пэр королевства", не мог быть арестован или посажен в тюрьму за долги. Буржуа - безусловно, мог.

Дочь Тороугуда в романе "Лондонский купец" продолжает агрессивно пробуржуазную пропаганду, отказываясь появляться среди "людей высокого класса". "Качественный человек, который решит пообщаться с джентльменом и купцом [обратите внимание на смешение] о ваших достоинствах и характере, - говорит она, - может быть, тем самым окажет себе честь, но ничего не потеряет"¹⁷ А позже Тороугуд наставляет хорошего подмастерья, которого зовут, помните, Трумен, против Макса У: "Я бы не хотел, чтобы ты учился только методу торговли... ...только как средство для получения богатства". Трумэн отвечает, словно Джон Брайт или Ричард Кобден, защищающий свободную торговлю в XIX веке: "Я заметил, что в тех странах, где торговля поощряется и стимулируется, открытия совершаются не для уничтожения, а для улучшения человечества". Это теория "Макдональдса", согласно которой две страны с фастфудом "Макдональдс" никогда не воюют друг с другом (фальсифицирована недавно на примере Украины и Российской Федерации). Затем Трумэн и Тороугуд переходят к взаимным заверениям о целесообразности европейской торговли: "Дело трудолюбивого купца - собирать различные блага каждой почвы и климата и, используя продукт всего этого, обогащать свою родную страну". Замечательно.

Хорошего подмастерья Трумана хозяин хвалит в буржуазном стиле: "Я изучил ваши счета. Они не только справедливы, как я всегда их находил, но и регулярно ведутся и честно отражаются в отчетности. Я одобряю твое усердие". В этом вопросе плохой подмастерье Барнуэлл оказывается катастрофически неполноценным, хотя когда-то он подавал надежды на буржуазные добродетели. Трумэн вспоминает о младшем Барнуэлле, что "никогда жизнь не была более регулярной, чем у него: понимание, необычное для его лет; открытая, щедрая мужественность нрава; его манеры легки, незатронуты и увлекательны". Он с грустью замечает о своем непутевом коллеге: "Немногие люди восстанавливают утраченную репутацию, а коммерсант - никогда".

Пробуржуазная пропаганда носит явно навязчивый характер. В пьесе часто употребляется слово "интерес", то есть простое благоразумие, всегда противопоставленное другим добродетелям. Осужденный в камере Барнуэлл заявляет, что "не только мой интерес, но и мой долг - верить и радоваться этой надежде" на небесное прощение.¹⁸ Лилло пытался перенести трагедию с "страдающих принцев и сцен королевского горя" на "обстоятельства жизни всего человечества", хотя до уровня Ибсена в этом вопросе он не дотягивал.Тем не менее, пьеса вызвала восхищение, особенно у людей, для которых английский язык не был родным (сравните французское восхищение Эдгаром Алланом По и Джерри Льюисом). В Германии, как я уже отмечал, она послужила образцом драмы для среднего класса, а Г.Э. Лессинг в 1756 г. заявил: "Я бы бесконечно предпочел быть создателем "Лондонского купца", чем создателем [условной трагедии Готтшеда 1732 г., основанной на французских образцах и "Катоне" Аддисона] "Der sterbende Cato""²⁰.

Полли Стивенс Филдс предлагает феминистское прочтение, отмечая, что миссис Миллвуд, шлюха, является активным действующим лицом в пьесе: "Миллвуд вряд ли можно назвать "девушкой, которая не может сказать "нет"" из мужского фонда фантазий; скорее, она знает, что ее единственный товар - это ее тело. ... . . Мы можем с полным основанием считать Миллвуд, а не Барнуэлла, "лондонским торговцем" из названия пьесы"²¹ Сравните Молль Фландерс, эту торговую женщину. Миссис Миллвуд может говорить о купцах по отношению к "людям качества" так же, как и о женщинах по отношению к мужчинам, когда она говорит: "Они нас не уважают и не считают иначе, как за то, что мы способствуем их удовлетворению"²² В яростной сцене, когда миссис Миллвуд схвачена властями, она заявляет о мести женщин мужчинам: "Исправить неправду своего пола посвящают они свой ум, / И будущие Миллвуды доказывают, что они - чума человечества!"²³.

Привычные иерархии дворянства и буржуазии, и даже мужчин и женщин, в 1731 году прогибаются. В конце концов они сломаются.

 

Глава 29. Буржуазная Европа, например, любила измерение

 

Экономический историк Вернер Зомбарт (1863-1941) в 1913 г. заметил, что "Голландия была образцом не только всех добродетелей среднего класса, но и точного расчета". ¹ И тем, и другим Голландия славится до сих пор. Например, первым в Европе, кто предположил, что бухгалтерский учет может применяться к делам целой нации, как если бы нация была коммерческой фирмой, был, по-видимому, популяризатор десятичной точки и первооткрыватель равной темперации в музыкальных гаммах голландский математик и государственный деятель Симон Стевин (1548-1620). Среди прочих буржуазных махинаций Стевин убедил город Амстердам и шведского короля перейти на ведение бухгалтерского учета по методу двойной записи.²

Публичные расчеты характерны для буржуазного мира, например, для политических арифметиков XVII века, сначала в Голландии, затем в Англии, а потом и во Франции. Теория вероятности возникла из аристократического увлечения азартными играми, но это увлечение быстро стало плебейским и было применено к таким глубоко буржуазным проектам, как страхование от огня. В Англии расчетам нужно было учиться. Еще в 1673 г.