Полный разгром. Опрокинутая мебель, обрывки обоев, свисающие со стен, словно шелушащаяся кожа, кресло доктора посреди комнаты и кровь. Засохшие лужи крови на пороге и по всему полу.

Ужас, какого Ба прежде никогда не испытывал, сдавил ему горло. Он воевал с вьетконговцами, сражался с пиратами в Южно-Китайском море, но никогда не чувствовал себя таким слабым и беспомощным, как при виде этой крови, разбрызганной по Тоад-Холлу.

Он пробежал по дому, зовя миссис, доктора, Джеффи. Поднялся по пустынной лестнице, потом спустился в кинозал и перед дверью в подвал снова остолбенел. Дверь была приоткрыта, низ ее прогрызен, доски расщеплены. Ба распахнул дверь настежь и, стоя на верхней ступеньке, позвал:

– Миссис! Доктор! Джеффи!

Никто не ответил. Он заметил на одной из ступенек фонарик. Поднял его и с замиранием сердца медленно спустился по лестнице.

Подвал был пуст. От свечи на столе для пинг-понга осталась лишь лужица стеарина. Дрожащей рукой Ба потрогал ее. Стеарин остыл.

Чувствуя, что сердце сейчас остановится, вьетнамец побрел вверх по лестнице, потом вышел на улицу. Джек и Билл ожидали его возле машины.

– Они?.. – Билл не договорил.

– Их нет, – сказал Ба так тихо, что сам едва расслышал.

– Слушай, Ба, – начал было Джек, – может быть, они уехали?

– Там кровь, много крови.

– Ах ты Господи, – мягко произнес Джек.

Билл опустил голову, прикрыл рукой глаза.

– Что нам сделать, Ба? – спросил Джек. – Только скажи, и мы все сделаем.

Он хороший друг, этот Джек. Они знакомы всего несколько дней, а он для Ба как брат. Но ничто не могло унять боль в сердце Ба. Скорбь и горькое чувство отвращения к самому себе охватили его. Зачем он оставил свою семью, дорогих ему людей незащищенными? Зачем он это сделал?

И тут он вздрогнул от шума мотора на заднем дворе. Он знал этот двигатель. Это «Грэхэм 1938» – любимая машина миссис.

Не давая прорваться своей радости, боясь, что надежды его могут не оправдаться, Ба побежал за дом. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как из-за угла показался заостренный, словно нос акулы, капот «грэхэма». За рулем сидела миссис. Рядом с ней – Джеффи. При виде Ба рот у нее образовал букву "О". Старый автомобиль резко остановился, она выскочила из него и побежала по траве к Ба, раскинув руки, с искаженным страданием лицом.

– Ах, Ба, Ба! Мы ждали вас весь день. Я подумала, что вас тоже больше нет!

И тут миссис сделала то, чего не делала никогда раньше. Обняла Ба, прижалась к его груди и заплакала.

Ба не знал, как себя вести. Он подбоченился просто потому, что не знал, куда девать руки. Сейчас, когда он с ума сходил от радости, ему определенно не следовало обнимать миссис. Но горе ее было настолько глубоко, настолько безысходно... Он и представить себе не мог, что она способна так страдать.

В этот миг к нему подбежал Джеффи – он тоже плакал. Мальчик обхватил руками его ногу и повис на ней.

Мягко, робко, нерешительно Ба положил одну руку на плечо миссис, а вторую на голову Джеффи. Радость, захлестнувшая его в тот момент, когда он увидел их, немного померкла.

Кого-то не хватало.

– А где доктор, миссис?

– Ах, Ба, его больше нет. – Сильвия заплакала. – Эти твари убили его и уволокли куда-то! Его нет, Ба! Алана нет – мы никогда больше его не увидим!

В какой-то момент Ба показалось, что перед ним мелькнуло лицо доктора, сидящего на заднем сиденье, и он почувствовал теплоту его улыбки, ауру, создаваемую его глубоким благородством и спокойным мужеством.

А потом это лицо стало расплываться и исчезло, и тут с Ба произошло то, что с ним не случалось с детских лет, проведенных в рыбацком поселке, в котором он родился.

Ба заплакал.

* * *

Изменения на поверхности земли и в ее недрах происходят одновременно.

Новое тело Расалома выросло еще больше. Оно по-прежнему подвешено к стенам пещеры и уже достигло размеров слона. Чтобы вместить его, новые пласты породы в мерцающем, желтом свете обвалились в бездонную пропасть.

Органы чувств, все глубже внедряющиеся в толщу земли сообщают Расалому, что изменения набирают скорость, опережая установленные им сроки. Везде царит хаос. Медово-сладкий нектар страха, божественный напиток ярости и разрушения просачивается сквозь земную кору и насыщает его, помогает ему расти, делает его все сильнее.

А в центре умирающего города стоит невредимым дом Глэкена, островок спокойствия в океане ужаса. Люди, входящие в компанию этих романтиков, мчатся сюда, возвращаясь после того, как они по всему миру разыскивали кусочки, осколки обоих мечей. Они все еще судорожно хватаются за соломинку надежды.

Замечательно. Расалом позволит этой надежде разрастись, пока она не превратится в последнюю надежду всего человечества. Пусть они считают, что совершают что-то важное, эпохальное. И чем выше вознесет их надежда, тем глубже пропасть, в которую они будут лететь, когда узнают, что боролись и умирают впустую.

Но Расалом чувствует, как они начинают наслаждаться уютом, находясь в относительной безопасности, как черпают силы в дружбе. Их спокойствие, хотя и не совсем безмятежное, – для него словно бельмо на глазу. Он не может оставить это безнаказанным.

Он не хочет уничтожать их – пока. Но он хочет пробить брешь в их круговой обороне, привести их в замешательство, напугать, заставить озираться в страхе.

Один из них должен умереть.

Но не на улице, а в самом сердце их спокойного пристанища. Это должна быть ужасная смерть– не быстрая и чистая, а медленная, мучительная, чудовищная. И чтобы эта смерть обескуражила их, настигла самого лучшего, самого безвинного, самого беззлобного, чтобы и представить себе не могли подобного надругательства.

Его губы, там, внутри мешка, скривились в каком-то подобии улыбки.

Настало время немного поразвлечься.

Лежащая в туннеле, ведущем в пещеру, кожа Расалома, которую он сбросил несколько дней назад, зашевелилась. По ней пробежала дрожь, она стала раздуваться и приняла очертания человеческого тела. Потом это тело поднялось и отправилось по пути, ведущему на поверхность.

И на ходу оно проверяло звучание своего голоса:

– Мама.

~~

«Лучше бы вел машину Ба», – думал Билл, проезжая по пустынной магистрали, влетая на старом «грэхэме» в туннель Куинс в центральной части города, словно пуля, выпущенная из ружья. Он посмотрел на часы. 2.32. До захода солнца осталось меньше сорока минут. Вообще он предпочел бы проехать по мосту Куинсборо, но помнил, что этот мост стал непригодным для езды из-за возникших там гравитационных дыр.