Позднее Владимир Иванович Яздовский так мотивировал выбор специалистов (цитирую по его книге «На тропах Вселенной», 1996):

«При отборе в шестерку в первую очередь учитывались результаты нагрузочных проб, успехи в теоретических дисциплинах, физическая подготовка и др. Принимались во внимание и „габариты“. Вольтов был слишком широк, Шонин слишком высок, Комаров в теоретических дисциплинах лидировал, но у него была незначительная скрытая патология сердечной деятельности, которая случайно была выявлена А. Р. [Адой Равгатовной] Котовской при вращении на центрифуге. Все отдавали предпочтение Володе Комарову, имевшему хорошую теоретическую подготовку (он был инженером, имел высшее образование), но его несколько подвела выявленная сердечная патология. Кроме того, при отборе учитывались результаты психологического тестирования, проводимого Фёдором Горбовым и его сотрудниками, а также коммуникабельность, характер, отношение к товарищам, темперамент, общительность, терпимость».

Однако «специальная группа» получала не только повышенную заработную плату и приоритетный доступ к тренажерам – ее подвергли серьезным испытаниям, выдержать которые оказалось не всем под силу. Например, расчеты баллистиков показывали, что на отдельных участках траектории при спуске в атмосфере перегрузки могут достичь 12 g. Специалистам, работавшим под руководством Ады Равгатовны Котовской на центрифуге в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале в Сокольниках, поручили проверить, способны ли отобранные слушатели выдержать подобную перегрузку. К концу октября космонавты прошли семикратные испытания при действии перегрузок от 7 до 12 g продолжительностью до 13 минут в направлении «грудь-спина». В отчете Евгения Карпова сказано, что после воздействия перегрузок у слушателей «на спине и боковых поверхностях бедер отмечались единичные мелкоточечные подкожные кровоизлияния». И только у Анатолия Карташова «возникли обильные, сливные кровоизлияния в подкожную клетчатку спины, ягодиц и бедер». По свидетельству Ады Котовской, кровоизлияние выглядело как огромный отечный синяк на всей задней поверхности тела – ничего похожего она до этого не видела. Карташов был немедленно выведен из состава «спецгруппы» и направлен на госпитальное обследование. Его место в «шестерке» занял Валерий Быковский.

Занятия на «макете № 1» проводились с 15 по 24 ноября. По итогам слушатели-космонавты составили список замечаний (датирован 8 декабря 1960 года), который был направлен разработчикам «Востока». Я частично процитирую его, чтобы было понятно, какую именно помощь оказывали члены «спецгруппы» создателям «Востока»:

«1. Жесткая спинка кресла, с которого катапультируется пилот из объекта, имеет большой вес (8 кг) и не позволит принять необходимую изготовочную позу перед приземлением, что может привести к травме позвоночника.

2. При нормальном раскрытии основного купола необходимо исключить введение запасного парашюта, т. к. последний может войти в основной парашют, что вызовет аварийную обстановку. ‹…›

3. Желательно сделать объект плавучим, для чего необходимо загерметизировать люк № 2 и усилить его. ‹…›

4. Необходимо установить светофильтры на все иллюминаторы, т. к. попадание солнечных лучей в кабину может вызвать временное ослепление пилота.

Желательно иметь съемные светофильтры, что позволит при определенном положении объекта видеть естественное небо.

5. Ларингофоны (ЛА-5) очень неудобны и громоздки. При перегрузке они значительно давят на горле и затрудняют дыхание.

6. Желательно телеграфный ключ поставить на кресло (под правую руку пилота). ‹…›

7. Приборную доску необходимо окрасить в серый цвет, чтобы лучше выделялись на ней приборы.

Щиток управления должен быть черным, т. к. при такой окраске лучше выделяются тумблеры и надписи.

8. Желательно, чтобы при автоматической ориентации объекта по Солнцу пилот мог контролировать истинное положение объекта визуально.

9. Желательно, чтобы аварийную систему терморегулирования можно было включать пилоту самому (по самочувствию)».

Как видите, замечания весьма существенные и вполне соответствуют уровню летчиков-испытателей, хотя, напомню, таковых среди слушателей-космонавтов не было: им приходилось осваивать эту профессию на ходу, без предшествующего опыта.

С 22 ноября начались занятия на «макете № 2» в Летно-исследовательском институте. Слушатели-космонавты впервые появились в лаборатории № 47 Сергея Даревского за месяц до этого, слушали теоретический курс по приборной доске и пульту управления, но теперь от теории будущие космонавты перешли к практике. Чтобы им не приходилось постоянно ездить между Жуковским, Чкаловским и Звёздным, Отдел авиационной космической медицины (№ 28) выделил им жилое помещение на третьем этаже корпуса спецполиклиники, расположенной напротив филиала ЛИИ, где и был смонтирован «макет № 2». Непосредственной работой с «макетом» руководил знаменитый летчик-испытатель Марк Лазаревич Галлай. Слушатель облачался в скафандр (на тренировках в 1960 году обходились обычной летной формой, поскольку скафандры еще не были изготовлены), забирался в кабину тренажера (в «шарик»), в которой всё оборудование было аналогично штатному, а по переговорному устройству воспроизводились акустические эффекты старта ракеты и включения ТДУ-1. Галлай говорил: «Поехали!» – и начиналось воспроизведение штатных и нештатных ситуаций полета. Позднее он вспоминал (цитирую по книге «Через невидимые барьеры», 1969):

«В составе большого экипажа существенно не только, что сказать своим подчиненным, но и как сказать.

Кое в чем я сознательно нарушал узаконенные формулировки внутрисамолетных переговоров.

Так, вместо высокопарного „Экипаж, взлетаю!“ я перед началом разбега почти всегда говорил: „Поехали!“

Некоторые из моих товарищей издавна упрекали меня за подобную, как им казалось, профанацию высокой терминологии нашего благородного ремесла.

– Что значит „поехали“? Ты что, извозчик или вагоновожатый? И вообще вечно у тебя какие-нибудь отсебятины! Вчера опять в кепке летал. Черт знает что!

Действительно, с появлением закрытых кабин я наладился летать в кепке с надетыми поверх нее наушниками, благо сколько-нибудь веских причин стягивать голову тесным шлемом не видел. ‹…›

– Ты просто вольтерьянец, – заключили мои коллеги.

Слово „нигилист“ тогда еще не вошло в моду. В противном случае они, конечно, пустили бы в ход и его.

Неприязнь к шикарной фразе „Экипаж, взлетаю!“ я почувствовал с тех пор, как однажды услыхал ее из уст летчика, который работал только на легкомоторных самолетах и перед взлетом гордо изрекал ее, адресуясь к „экипажу“ в составе… одного человека.

Но, конечно, это была не единственная и не главная причина.

Дело в том, что, кроме „текста“, с которым командир обращается к экипажу, огромное значение имеет интонация.