В лазарете Симору наложили шов с одиннадцатью стежками, но он, устыдившись собственной несдержанности, отказался от анестезии. Его умение контролировать физическую боль могло бы свидетельствовать о невероятной силе воли, но когда Симор пишет письмо, то пять раз принимается плакать. Он может повелевать своим телом, но душевные страдания овладевают им полностью.

Матери он признается в своей необычной привязанности к миссис Хэппи, которая на пятнадцать лет его старше, замужем и беременна, причем описывает ее весьма по-взрослому: «Безупречно стройные ноги с тонкими лодыжками, аппетитный бюст, свежий, аккуратный задик и две очень маленькие ступни с хорошенькими крохотными пальчиками». Эта демонстрация невероятно рано пробудившейся чувственности Симора является, возможно, наиболее смущающей — если не шокирующей — частью письма, однако он довольно долго распространяется о своей сексуальной реакции на чары миссис Хэппи. Если читателей и не удивит столь бурное половое развитие Симора (которое конечно же скоро лишит его той малой доли невинности, которой он еще обладает), их покоробит оттого, что подобный разговор ведется с собственной матерью, вряд ли склонной одобрить новые интересы сына.

Из предыдущих произведений читатель знает о влиянии Симора на всю семью Глассов. Его непрестанные уроки сформировали характеры как Фрэнни, так и Зуи, а после его смерти записи, им оставленные, продолжают поучать Бадди. Но только из «Хэпворта» становится ясно, насколько безусловной была власть Симора. Он определяет все, руководит повседневной жизнью семьи, даже когда отсутствует. Он советует своей матери Бесси петь естественным, данным ей от природы голосом, в то время как отцу, Лесу, — скрывать австралийский акцент. Заявляя, что это его «окончательно последнее слово» по поводу слишком раннего, на его взгляд, расставания матери со сценой Симор использует свой дар предвидения, прося ничего не делать раньше срока и подождать «хотя бы до октября». Он велит Бу-Бу упражняться в письме и чтении, а также учиться хорошим манерам. Близнецам Уолту и Уэйкеру Симор настоятельно рекомендует ежедневно тренироваться в отбивании чечетки, а если им лень, то пусть хотя бы на два часа в день надевают свои чечеточные туфли. И еще добавляет, что Уолту стоит позаниматься жонглированием.

Затем Симор необыкновенно долго перечисляет книги, которые он просит прислать ему из библиотеки. Каждое название и имя каждого автора он сопровождает критическим отзывом, содержащим развернутую оценку их достоинств, недостатков и их философии. Сам Сэлинджер очень любил говорить о литературе в подобном духе, поэтому неудивительно, что Симор выражает литературные вкусы своего создателя. Список Симора так велик, что, даже если бы он и смог прочесть столько за одно лето, его бедные родители не смогли бы достать для него такое количество книг.

Это, пожалуй, наиболее гладкий фрагмент повести, потому что он явно вставной. Тем не менее перечисляемые Симором любимые книги и авторы — вовсе не простой список материалов для чтения. Вместе взятые, они являются сводом всего прекрасного, что существует в мире.

Постепенно письмо Симора становится все более и более самоуглубленным, пока он не вступает в беседу непосредственно с Богом. Это обращение под конец к Богу естественно, поскольку на протяжении всего письма разговор идет о духовности. Довольно много места Симор отводит своим размышлениям о Джоне Беньяне и его классическом «Пути паломника». Он признается, что поначалу с предубеждением относился к Беньяну, поскольку тот слишком строг к человеческим слабостям. Объясняя собственную религиозную философию, Симор цитирует то место из Библии, где Христос говорит: «Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный».

Безупречность, объясняет Симор, — понятие человеческое, в то время как совершенство — состояние божественное. Бог совершенен, говорит он, однако в Его мире есть и голод, и смерти детей К Следуя той логике, что люди не могут познать бесконечность Бога или Его творения, Симор оправдывает проявления человеческой природы, осуждаемые Беньяном как слабости. Он пишет, что Беньян слишком суров и что каждое человеческое проявление является частью замысла Божьего, завершая свое рассуждение следующим выводом: качества, воспринимаемые обществом как глубоко порочные, могут быть частью неисповедимого божественного плана и уже потому совершенными.

Симор просит родителей прислать плюшевого зайца вместо того, что Бадди потерял в поезде по дороге в лагерь. После длиннющего списка запрашиваемых Симором книг сообщение о том, что его брату нужна для утешения плюшевая игрушка, несколько удивляет читателя. Если бы Симор начал письмо с просьбы о плюшевом зайце, читатель бы воспринял это как нечто само собой разумеющееся. Но к концу «Хэпворта» читательское представление о детях уже изменилось, и желание пятилетнего ребенка получить игрушку выглядит несколько неуместным.

Как видим, в «Хэпворте» нет ничего устоявшегося. Ни одно мнение не высказывается безапелляционно, даже взгляд Симора на Бога. Хоть он и клянется в «безоговорочной» любви к Христу, но выражает сомнение в том, что Бог поступил мудро, допустив Евангельские чудеса, поскольку отсутствие таковых в наши дни порождает неверие и поощряет атеизм. В конце концов Симор все-таки полностью предает себя неисповедимой Божьей воле и посвящает свою жизнь служению Богу.

Во многих отношениях «Шестнадцатый день Хэпворта 1924 года» является логическим продолжением творческого пути Сэлинджера, очередным шагом в его духовном подвижничестве. Симор ругает воспитателей и прочих «солагерников», проявляя духовную нетерпимость, напоминающую о его сестре Фрэнни и ее собственной истории. Неспособность братьев Глассов найти общий язык с другими ребятами напоминает о сюжетно более поздних сетованиях Зуи по поводу того, что религиозное до мозга костей воспитание превратило их с Фрэнни в моральных уродов. Осуждение Симором воспитателей перекликается с бунтом Холдена Колфилда в «Над пропастью во ржи»; однако между Симором и более ранним персонажем Сэлинджера лежит пропасть. Симор, при всей своей устремленности к Богу, не склонен к компромиссу, даже к такому, на какой пошел-таки Холден. Не видит он ни в ком и «Толстую Тетю». Симору Глассу из «Хэпворта» еще предстоит научиться смирению Тедди Макардля или «нераздельному видению», которое переймет от него Бадди в «Выше стропила, плотники».

Совершенно очевидно, что в 1965 году Сэлинджер все еще был одержим идеей двойственности человеческой натуры. Как и прочие его произведения, «Хэпворт» исследует эту двойственность и конфликт между материальным и духовным началами. В конце концов Сэлинджер приходит к выводу, что, несмотря на неспособность даже самых одаренных представителей рода человеческого постичь замысел Божий, волю Божью следует тем не менее принимать. «Бог мой, — восклицает Симор, — Тебя не разберешь, слава Богу! Я люблю Тебя еще больше! Мои сомнительные услуги всегда в Твоем распоряжении!»

Лагерный лазарет становится для Симора Гласса своего рода чистилищем, перевалочным пунктом, где он размышляет о своей собственной двойственной природе и взвешивает, какой ему предстоит сделать выбор: попытаться вписаться в привычный мир или покинуть его в поисках одинокого пути к более тесному союзу с Богом. Симор обладает разумом гениального взрослого и душой просветленного йога, однако и то и другое заключено в теле семилетнего мальчика и, несмотря на предыдущие инкарнации, ограничено жизненным опытом ребенка. «Меня просто убивает пропасть, существующая между моим письменным и разговорным голосом! — жалуется он. — Очень неприятно и подло иметь два голоса». В «Хэпворте» Симор Гласс становится воплощением двойственности. Он силится совладать с обеими гранями своей натуры: взрослой и детской, духовной и физической, божественной и человеческой.