Упираясь руками в его стальной пресс, я содрогалась от противоречивых чувств: с одной стороны БИНГО!

Вот и я дождалась того, о чем столько мечтала и думала. и была всего лишь в одном шаге оттого, чтобы стать женой своего обожаемого Бера.

А с другой…я стояла на пороге того, что приводило в грусть даже малышку Мию, у которой был любимый муж.

Я повторяла себе сама, что не боюсь боли и мне нужно переждать всего лишь секунду. чтобы вступить в новую жизнь, полную наслаждений и ярких незабываемых красок.

Что это как вырвать зуб — чик, и готово!

Главное, что у меня врач попался хороший — опытный!

Вот еще бы анестезию мне и было бы просто идеально, потому что первые отголоски боли коснулись моего влажного от его желания тела. как только Нефрит чуть подался вперед, придавливая меня еще сильнее, словно пытаясь отрезать все пути к отступлению сразу и навечно.

Тело сжалось просто по инерции, как только поняло, что боли становится с каждой секундой все больше, когда первой логичной и очень естественной попыткой было вытолкнуть из себя то, что старается пробраться, причиняя ту самую боль!

— …расспабься, Кудряшка, — выдохнул Нефрит, дрогнув голосом, который снова стал непривычно низким и слегка устрашающим, замерев на секунду и не двигаясь.

Да я пыталась!

Честно!

Мысленно заставляла свои ноги разжаться и не сдавливать его большие бока в попытках убрать от себя, а еще дышать ровно и спокойно, чтобы все тело поняло, что я как удав, и настроена очень решительно…вот только тело было не обмануть!

И как бы я не храбрилась и не старалась настроиться на лучшее, а эта боль затмевала рассудок, настойчиво нашептывая, что дальше будет только хуже.

Особенно, когда Нефрит снова чуть подался вперед, буквально проталкиваясь во мне сильнее и сильнее, отчего было жуткое чувство, что скоро во мне начнет что-то трещать и я разойдусь по шву до самой гортани…при чем снизу!

— Нефрит!

— Уже почти…

Почти желудок?

Или уже почти печень?!

Черт! Это все-таки далеко не зуб!

Не в силах больше сдерживать эту боль внутри себя, я попыталась упираться в его пресс ладонями, понимая, что не могу пошевелить ни чем, кроме пальцев на руках, ибо выбраться из-под Нефрита и его веса было приблизительно тем же самым, что попытаться поднять дорожный состав с рельс!

И лучше бы пришел Янтарь с яйцами и сковородкой ей-богу!

Я бы с радостью помогла ему соорудить поздний ужин из двух десятков яиц, при условии, что он привяжет Нефрита покрепче и спасет меня!

Боооольно, черт возьми!

В какой-то момент боль буквально полоснула меня изнутри, отчего я взвизгнула, задохнувшись и замерев, цепляясь пальцами в Нефрита, и ощущая ладонями, что его тело стало влажным от пота, словно он боролся с собой. Даже в том, как плотно он закрыл глаза, отчего влажные от пара ресницы отпечатались на его коже. с одной стороны я видела его борьбу с собой в том, как он дышал, как не двигался, как мотал головой, словно рой пчел жалили его, заставляя совершить что-то плохое, и это затрагивало меня за самое сердце!

Поэтому и я пыталась бороться с собой и этим жутким ощущением разъедающей боли, когда казалось, что меня просто вывернули наизнанку изнутри.

А с другой стороны я отчетливо видела, как затрепетали его ноздри, очевидно, уловив аромат моей крови…и как нервно дернулся уголок губ, выпуская приглушенный стон и в то же время рычание.

Нет, это не было громко и устрашающе, но по всему моему телу встал и затрепетал каждый волосок от первобытного страха!

Его дыхание в какую-то секунду изменилось, зазвучав в определенном ритме — один резкий вдох и два коротких выдоха, отчего холодный пот выступил по моему прижатому и сплюснутому его весом позвоночнику.

Я не видела его зрачком за плотно закрытыми веками, но от Мии знала, что у Беров меняется дыхание и глаза в тот момент, когда они готовы обратиться в свою звериную сущность!

Только этого не хватало для полного счастья!

Когда он был во мне!

— Нефритииииииик, — пропищала я сладко, но уже подрагивая вибрацией в голосе, боясь моргнуть и упустить на его лице и секундной смены эмоций, даже если заранее понимала, что никуда и не при каких обстоятельствах я сбежать не смогу, — …Ты же не собираешься сейчас становиться плюшевым, дааааа?…

Нефрит улыбнулся, не открывая глаз, и обнажая свои острые клыки:

— Хочешь поэкспериментировать?

— БОЖЕ УПАСИ!

Он рассмеялся своим необычным смехом новым для меня голосом, который был ниже привычного, что звучал в городе, оттого что теперь Нефриту не приходилось сдерживать своего зверя, инстинкты и привычки в себе, скрываясь за маской подчеркнутой цивилизованности.

Это было, как касаться пальцами меха…в городе его голос был словно бархат или замша — приятная на ощупь, ласкающая слух, в которую хотелось окунуться и закутаться, ощущая ее тепло и прикосновение к коже.

Теперь же его голос стал словно настоящий мех истинного зверя — коснись его один раз. перебирая пальцами длинные, жесткие, но такие плюшевые волосинки и ты поймешь, что другого уже и не нужно.

Я даже робко улыбнулась, заглядывая в его все еще закрытые глаза, и думая о том, что раз Нефрит способен смеяться в такой момент, то все не так уж и плохо, и он вполне себя контролирует.

— …а ты на самом деле можешь обернуться в этот самый момент… — ощущая, как его упругие твердые мышцы все-таки подрагивают под моими руками, я осторожно касалась ладонями его кожи, не зная, могу ли поглаживать его в такой момент, чтобы не сделать хуже, и замерев под ним, когда Нефрит тяжело открыл глаза.

Зрачок был большой.

Но, по крайней мере, не сжимался и расширялся хаотично, что ввергло бы меня сейчас просто в ужас!

— Я не любитель зоофилии, Кудряшка, — усмехнулся он, осторожно приподнимаясь, и упираясь в вытянутые руки, отчего теперь его огромные мощные плечи раскрылись надо мной, словно парашют, и я едва не выдохнула облегченно вслух.

Фууууух!

Ну вот и всё!

Справились!

Я уже не девственница, Нефрит не медведь и не впал в бешенство!

Кто молодцы?

Мы молодцы!

Вот только моя радость оказалась явно преждевременной, когда Нефрит не спешил выходить из меня, и шевелясь только верхней частью своего большого и влажного от пота тела, к счастью делая это очень осторожно, потому что любое его даже легкое движение отражалась во мне никак не проходящей болью.

Да, она немного стихла, и уже не была такой острой. как лезвие кинжала, но и не прошла совсем, затаившись где-то тупыми, тянущими всполохами.