Морин плакала. Часть овала, размазанная ударом, раздувалась как гнилой фрукт.

— Это… это не я, Мэлис. Клянусь тебе, милый. Я понятия не имела, где живет твоя сестра. Честное слово! Я даже не помню, чтобы ты рассказывал мне когда-то про сестру. Я не предавала тебя, милый. Я никогда не делала тебе ничего плохого, клянусь…

Черный костюм зашел красному платью за спину. Лицо Морин запрокинулось, будто ее резко дернули за волосы.

— Вот тут ты права, детка, — сказал Мэлис тихим, едва слышным голосом. — Ты не делала мне ничего плохого. Потому что не способна сделать мне ничего плохого. Я не по зубам таким, как ты. Зато я могу сделать плохо тебе, детка. Очень, очень плохо.

Мэлис вышел на несколько секунд из кадра. Когда он вернулся, в руке у него было полутораметровое деревянное копье. Вырезанное из экзотической темной древесины, оно напоминало что-то среднее между гарпуном и фаллосом.

— Это церемониальное копье африканского народа йоруба, — сказал Мэлис. — У меня есть целая коллекция таких. Купил на аукционе. Пришлось побороться за него против трех музеев. Выложил половину того, что стоит «кадиллак». Симпатичное, правда?

Морин слабо качнула головой.

— Как думаешь, детка, куда я собираюсь воткнуть эту штуковину?

— Никуда, Мэлис…

— Заткнись! — Голова Морин снова откинулась назад. — Я не просил ничего говорить! Это был риторический вопрос, мать твою! Хочешь что-нибудь сказать? Скажи последнее «прости» своему толстозадому хахалю.

Слезы превратили подводку вокруг глаз Морин в черные реки, которые смывали с лица пудру и пачкали красный атлас платья. Изо рта вырвались не слова, а вопль невыразимого отчаяния, в котором слились мольба о прощении и бесконечное раскаяние.

Первое, что Морин удалось выговорить, было его имя:

— Джулс… если ты слышишь… прости меня. Прости меня за все, дорогой. Я… мне очень жаль, милый. Очень, очень жаль…

В левом углу экрана Мэлис поднял копье. Пустые глазницы Морин смотрели прямо в камеру.

— Джулс! Я люблю те…

Копье вонзилось в участок красного атласа прямо над сердцем Морин. То, что донеслось до Джулса, было всего лишь бледной акустической копией того вопля, который сотряс кухню несколько часов назад. Ни одно записывающее устройство на свете не способно точно зафиксировать и воспроизвести предсмертный крик вампира. Однако даже тот звук, что обрушился на Джулса из маленьких динамиков телевизора, едва не разорвал ему сердце.

Оцепенев, он смотрел, как тело Морин, слой за слоем, появлялось на экране, чтобы сразу пропасть, осыпаясь крошками горелого хлеба. Первой стала видна ее белая кожа. Затем толстый слой желтоватого жира. Потом причудливый узор из вен, артерий и внутренних органов. И наконец кости. Джулс хотел отвернуться от экрана и все же не смог. Теперь холодный глаз камеры смотрел на красное платье и пару пустых ажурных чулок, которые держались на стуле, обмотанные метрами серой изоленты. На сиденье стула и на полу возле его ножек лежали горы белой как сахар пыли.

Мэлис вышел в центр кадра.

— Ну как, детки? Вам понравилось? Визуальные спецэффекты и трехмерный звук были на высоте, не так ли? Можете не стесняться, перемотать кассету и посмотреть сначала. Я подожду. — Костюм замер на месте.

Джулс словно окоченел. Он мог перечислить длинный список чувств, которые должен был сейчас испытывать. Страх. Печаль. Гнев. Ненависть. Он представил, как бьет кулаком в неподвижного Мэлиса на экране. Разбивает остатки телевизора на мелкие куски пластика и металла. Однако ничего этого он делать не стал. Он сидел абсолютно неподвижно и думал, что в телевизорах, кажется, бывает вакуумная трубка. Именно такая трубка была сейчас в нем самом. Большая вакуумная трубка, в которой нет ничего. Даже воздуха.

Наконец костюм на экране опять начал двигаться и говорить.

— Итак, у вас было достаточно времени, чтобы сбегать в туалет и взять себе еще пива. Вернемся к делу. Насколько я понимаю, Джулс, друзей у тебя осталось немного. Кого еще ты мог бы потерять? Дай-ка подумать… Остался еще приятель-таксист, правильно? И один старый музыкант. Но я не настолько неразумен, Джулс. Поэтому предлагаю тебе сделку. Я не трогаю твоих корешей, а ты делаешь мне маленькое одолжение. Я хочу схватки один на один. Как мужчина с мужчиной. Кое в чем я даже готов пойти навстречу. Выбрать время и место можешь сам. Позвони по бесплатному телефону, который увидишь в конце этой пленки, и сообщи, где и когда встретимся. Телефон в кухне, если запамятовал. Звони до пятницы, не позднее полуночи. Если нет, в этом городе станет меньше на одного таксиста и одного старого чудака с трубой. Не забывай, звонок бесплатный! Не откладывай! Звони прямо сейчас!

«Полночь. Пятница». Сейчас был четверг. Экран стал голубым, и на его ярком фоне появился местный телефонный номер. Крупные белые цифры светились поперек экрана как окончание позднего рекламного ролика. Записывать номер Джулс не стал. Он просто сидел и смотрел, как цифры танцуют на поверхности стеклянного кинескопа, до тех пор, пока они не врезались ему в память. Затем пленка кончилась, и экран заволокло рябью.

Сильный порыв ветра сдул толстый слой белой как сахар пыли с телевизора на пол. При виде останков Морин, развеянных сквозняками по всему дому, Джулс подскочил с дивана. Сейчас надо было сосредоточиться на одном — собрать как можно больше пепла. Он поплелся на кухню, чтобы найти щетку и совок. Отыскались они в маленькой кладовке рядом с холодильником. Теперь для пепла требовалось найти емкость. Что-нибудь приличней картонной коробки или мешка для мусора. На обеденном столе Джулс заметил большую стеклянную вазу с искусственными цветами из шелка. Взял ее и выложил цветы в раковину.

Стул, к которому привязывали Морин, до сих пор стоял посреди кухни. Скомканная изолента и пустое платье с чулками свисали с него немым свидетельством ее последних мучительных секунд. Джулс не позволил себе об этом думать.

* * *

Через два часа он закончил почти всю работу. Вымел прихожую с гостиной, музыкальный салон, столовую и кухню. Отодвинул диваны, переставил пианино и вычистил углы пустых чуланов. Выбил пепел из подушек и ковриков, бережно сдул его со страниц старых журналов мод и даже вычистил из желобков на подошве собственных ботинок.

Ваза оказалась заполнена почти полностью. Наверное, с останками Морин смешалось изрядное количество обычной пыли, но тут уже нельзя было ничего поделать. Теперь Джулсу предстояло выполнить последнюю часть своей миссии. Самую трудную часть. Часть, которая снова напомнила бы ему о Морин как о женщине, а не сахарно-белой пыли. Джулсу следовало снять со стула ее одежду и собрать весь пепел, который мог остаться в складках белья.

Сначала Джулс попытался смахнуть пепел с липкой ленты щеткой. Ничего не получилось — щетинки только гнулись и прилипали к ленте. Тогда он взял из косметички Морин пилочку для ногтей и стал соскребать пепел ею. Дело пошло быстрее, хоть и не намного. Собственно, ничего странного в том не было. Морин всегда отличалась редким упрямством.