Боян с вопросительным взглядом указал на ковш: поднести? Мистина покачал головой и поморщился: не сегодня. Однако продолжал пристально, как бы выжидающе смотреть на Бояна, заставляя того беспокоиться: в чем же дело?

– Дурная у меня весть для тебя, – произнес вдруг Мистина, будто не смог подобрать слов и решил говорить прямо. – Уж прости. Не судьба была твоим гонцам до места добраться. За Роднем напали на них лихие люди. Видать, на коней и оружие польстились.

«И?» – Боян ничего не сказал вслух, но выпрямился, меняясь в лице.

– Всех положили. Когда наши из Родня подоспели – никого в живых не было. Вот грамоты твои, – Мистина вынул из-за пазухи две небольшие пергаментные трубки и положил на скамью. – Не пригодились.

Боян сглотнул, стараясь держать себя в руках и все же невольно впиваясь взглядом в невозмутимое лицо Мистины. Губы его дрогнули, он перекрестился. Потом еще раз, бледнея от осознания этого кроткого «всех положили». Ведь те люди, кому он доверил свое поручение, были дороги ему не менее, чем Мистине – Альв, Ратияр и прочие. И при этом Боян ощущал пристальный, жесткий, цепкий взгляд Свенельдича – взгляд волка, что вот-вот бросится на добычу. Это было все равно как наткнуться на зверя в кустах, на змею в траве или услышать, как трещит лед под ногой. Ни жалости, ни вообще какого-либо человеческого чувства не было в глазах воеводы – только настороженность и готовность. И предвкушение близкой поживы.

Мистина знал больше, чем говорил. И не скрывал этого.

– Ну, рассказывай, – почти дружелюбно предложил он, будто у Бояна было на уме нечто очень забавное. – Зачем ты их послал на самом деле?

– Что? – Стараясь взять себя в руки, Боян подался к нему.

Мистина молча вынул из-за пазухи короткий нож в ножнах и показал ему у себя на ладони. Нож был греческим: костяную рукоять украшал резной узор из точек в кружочках. В первый миг Боян вздрогнул – не удержался, хоть и знал, что выдает себя.

– Это моего… это Васила. – Он с трудом оторвал взгляд от ножа и заставил себя взглянуть в лицо Мистине.

– Я знаю. Твой Васил этим ножом себе горло перерезал. Когда увидел, что его люди перебиты, а к нему идут. Сильный мужик, уважаю. – Мистина кивнул, потому что такое поведение он и правда уважал. – А зачем? Зачем, соловей ты наш сладкогласый?

Он подался вперед, сжав в ладони ножны опасного ножа.

– Он не хотел попасть в плен, – твердо, лишь с горькой дрожью в голосе ответил Боян. – Тебе ли не знать?

– А почему он не хотел попасть в плен? Это же были просто лиходеи дорожные. Взяли бы, подержали и за выкуп отпустили. Неужели ты за своего верного человека выкупа не дал бы?

– Я…

– Я же помню, как ты просил, чтобы твоих юнаков с Чернигостем старым на костер не клали там, на Дунае. Ну и зачем он сам себя жизни лишил? Не старый ведь был мужик, еще мог бы лет десять прожить и на поле с честью пасть. Чего он испугался?

– Но если бы…

– Если бы в плену его заставили говорить, да? А сказать ему было что.

– Это ты. – Боян окончательно овладел собой и взглянул на него с ненавистью: – Лиходеи дорожные? Да видит Бог – это были твои люди. Это ты все затеял. И потому их оружие, – он кивнул на нож в руке Мистины, – у тебя! Когда в Киев вернется мой шурин, князь Ингвар, как ты объяснишь ему – зачем ты убил моих людей, что ехали к царю Петру с письмом и грамотой, если забыл, с княжьей печатью! Эту грамоту им дала сама княгиня! Что ты скажешь ей? Или она об этом знала заранее и дала грамоту, чтобы заманить моих людей в ловушку?

– Я найду, что сказать князю. Но сперва ты объяснишь, что за поручение дал твоим людям, если они больше смерти боялись попасть в плен. Не к лиходеям, а ко мне. Чем я тебе опасен? – Мистина подался вперед, опираясь о колени. – И зачем ты велел части твоих людей ехать другой дорогой после второго ночлега? Ты знал, что их могут ждать.

– Уж больно много… лиходеев на ваших дорогах! Ты, воевода, обязан следить, чтобы мирные люди могли ездить без опаски.

– Добрые и ездят без опаски. А следы путают и глотку себе режут те, у кого злой умысел есть. И ты, – Мистина качнул нож в руке, – сам мне свой умысел выдал. Я и раньше знал: неспроста ты здесь два года сидишь, будто муха в меду. Не хочешь отвечать – я сам тебе все расскажу. Людей своих ты посылал не к брату, а к грекам. Тем летом они слишком поздно о нас узнали, потому я до Ираклии дошел и только там меня царевы стратиги прижать сумели. Ты два года сидел здесь среди нас и видел, как мы собираем войско для нового похода. Ты летом ездил в Царьград, вернулся пустой.

– Не моя вина, что Роман не желает слышать о мире с вами! Вы могли бы помочь делу, если бы приняли крещение. Ты мог бы это сделать – тебя послушалась бы и дружина, и даже князь с княгиней. И уж само собой, Роман не оставил бы без благодарности такого влиятельного человека.

– Нам не нужен мир с греками на их условиях. Нужен – на наших. И когда темирбаи подойдут к Царьграду на конях, а мы – в лодьях, Роману придется нести нам дары безо всякого крещения. И он понимает это не хуже нас – говорят, он мужик не дурак. И насчет даров… Мне плевать, чего и сколько он тебе обещал за сведения о нашем походе. О сроках, о численности, о наших союзниках. Но ничего этого он знать не будет. А ты свою кость не получишь. Я всегда той мысли был, – Мистина встал, и Боян поднялся тоже, – что мой побратим сильно глупил, когда согласился взять твою деву. Будь я при нем тогда – не женился бы он на ней. Толку от этого родства – с поросячий хрен, а вреда с три воза. Предал ты нас, родню свою, соловей. Сиди тихо, – предостерег Мистина, поворачиваясь к двери, – пока я думаю, что с тобой делать.

– Ты ответишь за убийство моих людей и перехват моего письма! – крикнул Боян ему в спину. – Ты ничего этого не сможешь доказать, а кто убил – князь найдет правду!

Мистина обернулся:

– Князь не станет искать. Ему плевать будет на это. К весне у него уже не будет болгарской жены, и все ее родичи пойдут темной чащей.

Он показал Бояну хорошо знакомый нож:

– Тут ведь отравой какой греческой намазано, так ведь? Будет она в Витичеве дитю рубашонку шить, палец иглой уколет…

Не раздумывая, Боян бросился на него. Оба телохранителя, ждавшие воеводу у дверей, мигом рванулись ему навстречу, схватили за руки и швырнули на пол.

– Пустите! – резко крикнул Мистина.

Боян поднялся и повернулся: Мистина смотрел на него с вызовом и ожиданием. И эта звериная готовность к драке остановила Бояна. Чего он этим добьется? Только будет разукрашен во все лицо, как, по рассказам, был разукрашен нынешний черниговский князь Грозничар.

– Ты не тронешь Марию! – воскликнул он, более не пытаясь подойти.

– А ты расскажешь мне все как есть. – Видя, что он присмирел, Мистина положил руки на пояс. – Можешь подумать. До завтра. Нынче у меня и без тебя голова трещит, будь они неладны, эти сваты. Как надумаешь – отрока пришли ко мне. И шума не поднимай. У меня и здесь, и в Витичеве людей больше.