что ты у Патрика. — Она слегка прищуривается, произнося его имя, — что на принятом между подружками языке жестов означает «что это было?» — а я пожимаю плечами в ответ, что значит: «Вообще ничего, уж поверь».

У Сэмми отсутствующий вид, он теребит руль самоката, ерзает, поправляя рюкзак за плечами. И то и дело поглядывает на меня, будто хочет что-то сказать. Без сомнения, о том, что наш магический проект пошел вкривь и вкось.

«Добро пожаловать в клуб, мой мальчик. Занимай очередь».

Джессика неожиданно говорит:

— Слушай, у меня все утро свободно. Я собиралась в парикмахерскую, но, может, сперва сходим позавтракать? Не в «Желток», конечно. — Она смеется и взъерошивает Сэмми волосы, а он делает потрясенные глаза и, пока мать не видит, одними губами говорит мне слово «желток».

Все эти околобрачные ситуации часто приводят детей в смятение. Особенно тех детей, которые пытаются управлять жизнями взрослых и обнаруживают, как это ужасающе трудно.

— Конечно, — говорю я Джессике, — завтрак — это то, что надо.

У меня совершенно выскочила из головы самая важная вещь насчет общения с Джессикой: как здорово, когда у тебя есть подруга, жизнь которой тоже довольно-таки хаотична. Потому что, должна сказать, это у меня все идет кувырком, это меня бросают у алтаря, это я режу потом свадебное платье, это я отправляюсь в чужой город и умудряюсь все запороть даже там.

А тут вот, пожалуйста, есть Джессика, идет под руку со мной по улице и в прямом смысле смеется, вспоминая катастрофический День благодарения.

Она говорит, что они с Эндрю повели себя так, будто это самый хреновый день.

— Типа случилась одна какая-то неприятность, а за ней сразу еще и еще, лавинообразно, и вот уже все кругом превратилось в дерьмо. С тобой ведь по большей части то же самое происходит, да?

— Сколько я себя помню. Не забывай, у меня недавно была травма головы.

— Ага. Хотя ты и после этого успела отличиться. Мне помнится, ты практически все разрулила, несмотря на все эти крики и вопли. И разом решила сразу обе свои насущные проблемы с парнями — избавилась и от Ноа, и от Джереми. На самом деле, это было просто эпично.

— Единственный в моей жизни День благодарения, на котором никто не поел индейки.

— Супа из моллюсков тоже никто не ел. И омаров. Говорю же, хреновый день. — Джессика улыбается мне.

К тому времени она уже привела меня к небольшому кафе, которое очень-очень далеко от «Желтка». Официант приносит нам меню и интересуется, желаем ли мы кофе с миндальным молоком, соевым молоком, сливками, смесью молока и сливок, обезжиренным молоком или обычным молоком. Получив ответ, он желает узнать, каким из видов сахарозаменителей мы будем сластить этот самый кофе: из розовых пакетиков, синих или желтых пакетиков, стевией, подсластителем на основе стевии, обычным сахаром, нерафинированным сахаром или сиропом.

— Я буду скучать по таким бруклинским штучкам, — говорю я Джессике, когда мы утрясаем наш заказ. — Здесь нельзя быть нерешительной. Даже если речь всего лишь о кофе, в Джексонвилле все совсем не так.

Она проводит рукой по своим длинным волнистым волосам, отбрасывая их назад, и смотрит в пространство. Ее сомкнутые губы превращаются в прямую линию. Такие волосы, как у нее, должны бы осчастливить свою обладательницу на всю жизнь. Жаль, что за любовные отношения человека отвечает не шевелюра, будь оно так, Джессика никогда не знала бы горя.

— Расскажи же мне, на чем вы там остановились, — прошу я. — Что ты выгнала Эндрю, я уже поняла. Он вернулся к статусу разведенного папаши, но я хочу сказать…

— На самом деле нет, — говорит она, но я не воспринимаю ее слова, потому что продолжаю свою речь:

— …но я хочу сказать, что со стороны официантки было ужасно глупо так себя повести, взять и заявить при всех то, что она заявила… ну, ты понимаешь… что она — та самая женщина.

Джессика смотрит на меня своими огромными голубыми глазами.

— Правда-правда, но знаешь, что еще? Это заставило меня понять, что я и близко не подошла к тому, чтобы полностью принять Эндрю. А я до сих пор это отрицала. Я была вся такая: «Ах, какой у нас чудесный сыночек, написал такой милый стишок, почему бы нам просто не забыть прошлое и не воссоединиться?» А это и близко не реалистично. Первая ссора, и все похерено. Так?

— Я думаю…

Джессика наклоняется вперед и перебивает меня.

— Зато эта боль заставила нас заговорить, — говорит она. — Разговор вышел тяжелым, мне даже странно, что ты нас не слышала. В пятницу мы подбросили Сэмми моей матери, чтобы можно было ссориться, орать, вопить и выплескивать все, что накопилось. Вообще-то, я не одобряю криков и воплей, но Эндрю сказал, что мы должны всё друг другу высказать, а раз получается только на повышенных тонах, значит, нам не наплевать на наши отношения и мы готовы рискнуть. Короче, мы так и сделали. И после многих и многих часов разговоров, метаний по квартире и криков, Эндрю в конце концов сказал, что хочет попытаться еще раз. И я сказала, что тоже этого хочу. Вот мы и пытаемся.

— Ого!

— Потому что до меня тут дошло, что я тоже поучаствовала в развале семьи. То есть я всю дорогу винила только его, но на самом деле первая начала все ломать. Я разочаровалась в своей работе, мне было там скучно, и я начала пилить Эндрю, критиковать по каждому поводу, раздражаться, игнорировать его и уходить куда-нибудь при каждой возможности. Он просто почувствовал, что я выдавливаю его, вот и всё. А потом подвернулась официантка, и готово дело. Никто не говорит, что он поступил правильно, но теперь я понимаю, что человека может потянуть к веселой интересной женщине, если его жена ложится спать в восемь вечера, лишь бы не разговаривать с ним.

Подходит официант, и мы освобождаем на столе место для гигантских тарелок с яичницей, картошкой и цельнозерновыми тостами.

И общем, суть в том, что мы решили — нам нужен новый дом. Чтобы не жить ни у него, ни у меня, тем более что моя квартира все равно вот-вот будет продана…

— Но не прямо сейчас! — протестую я. — Ты вполне можешь пожить там еще. На самом деле, я буду рада, если ты останешься.

Джессика печально качает головой:

— Не-а, так не пойдет. Нам нужно начать все с начала, хотя бы символически. Мы останемся в Бруклине, чтобы Сэмми мог и дальше ходить в школу, где детям можно позорить