— Подойдите ближе! — сказал де Лэгр, и свидетельница подошла к зеленому столу.

Окинув судей наивным, веселым взглядом, она кивнула им головой и улыбнулась, обнажив улыбкой зубы. При этом все заметили, что у нее нехорошие, испорченные зубы, между тем как зубы королевы отличались замечательной красотой и служили предметом зависти всех дам высшего общества.

— Кто вы и как вас зовут? — задал председатель свой обычный вопрос.

— Кто я? — густо покраснев, повторила молодая женщина. — Трудно на это ответить. Я была тщеславная, легкомысленная девчонка и вела самый легкомысленный образ жизни, пока не полюбила… сержанта Жоржа. С тех пор, как я полюбила его, я решила сделаться честной и добродетельной женщиной, хорошей женой, хорошей матерью… А что я до сих пор все еще называюсь мадемуазель Олива, то в этом не моя вина: вы арестовали меня в Брюсселе за неделю до моей свадьбы, и из-за вас мой милый малютка родился в тюрьме. Я попрошу вас выдать мне потом письменное свидетельство моей невинности… то есть моей невиновности в это деле, — поправилась она, снова вспыхнув, — чтобы это послужило мне оправданием пред ребенком, когда придется сказать ему, что он родился в тюрьме. Ведь матери очень тяжело, если приходится стыдиться пред собственным сыном.

В рядах зрительниц пробежал шепот одобрения и сочувствия.

— Так вас зовут мадемуазель Олива? — спросил председатель.

— Да, к сожалению, все еще так, — со вздохом ответила свидетельница, — но, как только вы освободите меня, мы тотчас обвенчаемся, и я буду называться мадам Жорж. Вы сделали бы мне огромное удовольствие, если бы теперь же начали так называть меня.

Строгие лица судей озарились улыбкой, даже генеральный прокурор несколько просветлел; только лицо графини де Ламотт значительно омрачилось.

— Сегодня ваше величество разыгрываете соблазненную крестьянку! — закричала она резким, пронзительным голосом. — Всем известно, что королева любит играть комедии. Нечего смотреть на меня с таким гневным, уничтожающим видом, госпожа королева! Вы тайно явились сюда, чтобы изображать какую-то мадемуазель Олива и защитить свою честь и свои бриллианты!

— Пристав! — крикнул де Лэгр. — Если подсудимая еще раз позволит себе говорить, когда ее не спрашивают, свяжите ее и заткните ей рот грушей!

Пристав поклонился и, вынув из кармана кляп в виде груши, показал его обвиняемой.

— Я буду звать вас мадам Жорж, как вы желаете, — сказал председатель живому портрету королевы, — если вы обещаете говорить правду и только правду.

— Клянусь моим ребенком говорить правду, — ответила Олива.

— Знаете ли вы особу, которая сидит на этом стуле? — спросил председатель.

Мадемуазель Олива, быстро взглянув на Ламотт, которая пожирала ее взорами, тотчас ответила:

— Конечно, знаю, то есть ее имени я не знаю, знаю только, что она живет в роскошном особняке и очень богата.

— Расскажите все, что вы знаете про нее.

— Я скажу вам всю правду, — произнесла Олива. — Однажды я гуляла в королевском саду, как вдруг ко мне подошел высокий, важного вида господин, которого я уже и раньше встречала там, стал говорить мне любезности и попросил позволения прийти ко мне. Я, смеясь, ответила, что он может теперь же пригласить меня обедать в кафе. Он согласился, и мы вместе пообедали, а потом он проводил меня домой и рассказал мне, что он очень знатен, часто бывает при дворе и хорошо известен королю и королеве. Он обещал мне свое покровительство, причем сказал, что мною очень интересуется одна дама, которой он рассказывал про меня, и что она придет ко мне. Она пришла на другой же день, и, поглядев на меня, сперва чему-то очень удивилась, но потом была очень любезна.

— И кто же была эта дама? — спросил председатель.

Мадемуазель Олива показала пальцем через плечо и сказала:

— Та дама, которая сидит тут на стуле.

— Дальше, пожалуйста! Вы потом часто видели эту даму?

— Да, она еще два раза приходила ко мне, много рассказывала о королеве и придворной жизни и даже обещала мне сделать из меня важную даму, если я сделаю то, что она мне поручит. Я ответила, что с радостью исполню все, что она прикажет, если она, как обещала, даст мне возможность попасть ко двору, видеть короля и королеву, и говорить с ними.

— Почему вам так хотелось этого?

— Почему? Боже мой, очень просто! Ведь королю очень легко произвести сержанта в капитаны, а так как король, говорят, ничего не делает без королевы, то я и хотела поговорить с ней. Мне так хотелось бы видеть на моем Жорже эполеты! И ребенку лучше бы родиться сыном капитана, чем сержанта.

— Вы говорили об этом вашей знакомой?

— Конечно, говорила, и она обещала, что королева исполнит мое желание, если я сделаю все, чего именем королевы она потребует от меня. Королева, по ее словам, поручила ей найти особу, которая согласилась бы сыграть небольшую роль в интимной комедии. Эта роль будто бы отлично подходит ко мне, и если я хорошо исполню ее и не расскажу об этом никому на свете, даже Жоржу, то, кроме протекции, которая была обещана мне, я получу еще пятнадцать тысяч франков. Я с радостью согласилась, потому что такая сумма очень пригодилась бы мне к свадьбе.

— Но разве вы не подумали о том, что такая роль могла оказаться опасной и даже преступной