Король оказался в тупике, любое его действие или бездействие означало нарушение приказа кого‑то, кого он панически боялся. Теперь он боялся ещё и Римона, ставшего неожиданно не менее могущественным, чем другие великие вершители судеб в этом мире. В панике, не в состоянии ни на что решиться, король вообще ничего не делал. Он даже не догадался приказать, чтобы меня хоть иногда кормили и давали воду. Хорошо ещё, что в моей камере вода была, она стекала откуда‑то по стенам, напиться было тяжело, но смерть от жажды мне всё‑таки не грозила.

Узнав о таком неожиданном повороте дела, Чёрные Колдуны предприняли попытку штурма королевского замка. С целью уничтожить меня. Не знаю, чем уж я им так не понравился, тем более, что был вроде бы надёжно выведен из игры. Но они почему‑то так не считали и пошли на отчаянный штурм. И впервые за всё время этой войны не только использовали всякие магические предметы, прирученных монстров и “зомбированных” людей, но и сами напрямую участвовали в боях.

Штурм был отбит. Хладнокровно и беспощадно. По приказу Римона нападавшие были встречены “напалмовыми” стрелами из дальнобойных арбалетов и лучемётами. Были также впервые применены ракеты, тут же получившие прозвище “Огнедышащие Драконы”.

Ракеты эти, способные доставлять “напалмовые” боеголовки на многие десятки километров, давно уже разрабатывались по моим рисункам и были почти готовы. Но я запретил их использование и даже испытание. В моё отсутствие Римон решил, что больше нет серьёзных причин воздерживаться от применения эффективного оружия против коварных и безжалостных врагов…

Возмущённым парламентёрам от Чёрных Колдунов Римон хладнокровно заявил, что никаких распоряжений от меня, в том числе и приказа поддерживать мораторий на применение “оружия массового поражения”, он не получал, поэтому действует и будет действовать и дальше так, как сам считает нужным. И при повторной попытке захватить “Святого Максима” (то есть меня) он, кроме всего прочего, немедленно казнит всех пленных Чёрных Колдунов. А взять их в плен в тот раз ему удалось очень даже немало.

Больше открытых попыток штурмовать королевский замок не было. Чёрные Колдуны вообще на время прекратили всякие военные действия.

В замок короля попытался проехать Его Великая Святомудрость со своей многочисленной свитой. Римон его не пропустил. Его Великая Святомудрость начал было угрожать дерзкому святотатцу “гневом Господнем”, но услышав, как вооружённая, очень агрессивно настроенная толпа начала глухо роптать, и даже раздались отдельные голоса, требующие от Римона казни главы Святой Церкви, поспешил заткнуться и уехать, пока не поздно. Ему хватило ума понять, что не стоит пытаться “качать права” перед людьми, вышедшими на защиту того, кого считали чуть ли ни Сыном Бога. Удалось ноги унести – и на том спасибо.

А войска, возглавляемые Римоном, окружили плотным лагерем королевский замок и готовы были сами умереть, но не допустить моей смерти. Часто раздавались угрожающие крики в адрес короля и даже Его Великой Святомудрости. Но за эти слова, за которые ещё совсем недавно человек немедленно попал бы на дыбу, никто никого не пытался наказывать. И крикунов этих не останавливали, с ними были полностью согласны практически все собравшиеся.

Кроме смерти короля и главы Святой Церкви требовали, разумеется, моего освобождения. Им, в принципе, и самим ничего не стоило взять штурмом замок и вызволить меня, и останавливало их только то, что я пошёл в заточение почему‑то добровольно, поэтому вызволять меня значило бы пойти против моей “святой” воли.

Поэтому огромные массы вооружённых людей пока бездействовали, но напряжение в этих массах нарастало. Достаточно было поднести спичку, и вспыхнул бы такой пожар, какого этот мир, возможно, вообще не видел.

Римон хладнокровно держал в узде готовую взорваться “праведным” всеразрушающим гневом толпу. Слова Римона, человека, назначенного главнокомандующим самим “Святым Максимом”, оказывали мощное воздействие и какое‑то время могли сдерживать слепую ярость толпы. Но лишь – какое‑то время. Слишком долго это продолжаться не могло. Рано или поздно я должен был оказаться на свободе, к которой вовсе не стремился.

Наверное, это поняли и Чёрные Колдуны, иначе они вряд ли бы решились на этот страшный, страшный в первую очередь для них самих поступок. Но они поняли, что скоро, очень скоро толпа может выйти из‑под всякого контроля и освободит меня. И боялись они этого почему‑то больше, чем даже казни своих заложников…

Они каким‑то невероятным образом, используя свои магические знания, сумели “зомбировать”, “закодировать” начальника королевской стражи и передать ему телепатическим путём приказ прикончить меня. Убить, пока меня не освободили.

Не знаю, откуда у них взялось такое желание моей смерти. Они ведь отлично знали, что как только Римону станет известно, что меня всё‑таки убили по приказу Чёрных Колдунов, он не только тут же казнит всех заложников. Он немедленно начнёт тотальную войну на полное истребление всех Чёрных Колдунов. И в этой войне сила будет на его стороне. Чтобы отомстить за “мученическую смерть Сына Бога” под знамёна Римона, этим же “Сыном Бога” и назначенным командовать, встанут неисчислимые толпы обезумевших фанатиков. В руках которых будет страшное, страшное не только для средневековья, оружие.

Но Чёрные Колдуны, хорошо понимая всё это, всё‑таки решились подослать убийц в подвал, куда меня посадили ждать своей смерти. Но когда палачи вошли в мою “камеру”, было уже поздно…

Может быть, это спасёт Чёрных Колдунов и многих других людей от чудовищной войны. Ведь палачам всё‑таки так и не удалось убить меня.

Я же всё это время ничего ни о чём не знал, совершенно не представлял, что творилось снаружи… Меня отвели в подвал и оставили в тесном и холодном каменном мешке. Чадящий факел скоро погас, и я остался в полной темноте и скоро потерял всякое представление о времени.

Возвращённый мне Лунный Меч по–прежнему был со мной, но он был бессилен мне помочь. Да я и не хотел никакой помощи. Я сидел на клочке гнилой мокрой соломы и слушал плеер, те самые записи Барда, попавшие сюда из моего мира. Слушал, зная, что скоро батарея разрядится, и зарядить её уже не удастся: как только я предал свой Меч, отдал его королю, Камень в его рукояти потускнел и полностью утратил силу Лунного Света.

Но мне даже это было как‑то всё равно. Я сидел и слушал, зная, что слушаю последний раз. И как обычно, примерял песни Барда на себя, сопоставлял судьбу героев его песен с собственной судьбой, их переживания – со своими.

От этих песен мне не стало легче, наоборот, боль вернулась в сердце и всё время усиливалась, как будто кто‑то безжалостно раздавливал его когтистой лапой.

Но я опять стал чувствовать боль, апатия, мертвящий наркоз полного безразличия ко всему, включая собственную судьбу, медленно, очень медленно и неохотно, но уходили. Я сначала просто тупо и отстранённо слушал записи, совершенно не вникая в смысл слов. Но постепенно странная и тревожащая музыка, щемящие интонации песен всё‑таки “зацепили” душу, и я, сам не замечая этого, стал вслушиваться в звон струн и хрипловатый голос. Гитара, самозабвенно изливающая свой восторг и свою боль, заставляла звучать в унисон и какие‑то невидимые струны в моей, казалось бы совершенно омертвевшей от боли душе.