Выходя из дома, люди щурились от яркого света. Ребятня спешно доставала из шкафов шорты, сделанные из старых обрезанных джинсов, и футболки без рукавов. Переодевшись в летнее, они убегали на улицу, а их матери, зайдя в комнаты, подбирали с пола раскиданную одежду. А за окнами в это время раздавался веселый смех и громкие крики детей, которым надоело сидеть дома холодными дождливыми днями.

Все ждали, что скоро — после Дня поминовения — в город начнут стекаться туристы. Вооруженные рыболовными снастями, сверяясь с расписанием приливов и отливов, они будут прибывать на машинах и автобусах и устремятся к песчаному пляжу, ведомые древним и безмолвным зовом океана, не отдавая себе отчета в том, почему они вдруг оказались здесь, и в то же время не имея сил противостоять ему.

Для тех, кто постоянно жил в Вест-Энде или кто уже пережил несколько дождливых зим, туристы были одновременно и благом, и злом. Никто не сомневался в том, что их деньги способствуют развитию города, помогают ремонтировать дороги, закупать оборудование для школ и платить зарплату учителям. Однако, с другой стороны, они были причиной автомобильных пробок, толп на улицах и очередей к кассе в супермаркетах.

В первую субботу мая Лорен проснулась рано. Покрутившись, она так и не нашла удобное положение и поняла, что ей больше не заснуть. Она встала, оделась — в легинсы с огромной, как у слона, талией и легкую, похожую на палатку блузку с рукавами-фонариками — и подошла к окну. Небо было сиреневато-розовым, и на его фоне деревья, еще не освещенные солнцем, казались почти черными.

Лорен захотелось выйти на воздух. Ей вдруг стало тесно в комнате, дыхание участилось, как при приступе клаустрофобии. Она на цыпочках прошла мимо спальни Энджи и Конлана, спустилась вниз, взяла с дивана мягкий плед и вышла. Шелестящий шум прибоя подействовал на нее умиротворяюще. Она успокоилась, ее дыхание выровнялось.

Лорен почти десять минут простояла на террасе, прежде чем ощутила боль. Беременность сильно утомила ее: все время ныли ноги, сердце шумно стучало, голова часто болела, а ребенок резвился у нее в животе, как веселый щенок. Но хуже всего на нее действовали занятия на курсах по предродовой подготовке — она вместе с Энджи посещала их каждую неделю. Перспектива, которая там вырисовывалась, выглядела ужасающе. Бедняга Дэвид сходил на одно занятие и взмолился, чтобы его больше туда не тащили. Да Лорен и сама не хотела брать его с собой.

Лорен отлично понимала, что никакое учащенное дыхание по новой системе не избавит ее от боли, поэтому она предпочитала, чтобы, когда придет срок, рядом была Энджи. Она нуждалась в ее поддержке.

Вчера ей опять приснился тот же сон: она, маленькая девочка, одетая в ярко-зеленое платье из магазина «Пенни», держит маму за руку, и эта рука, сильная и надежная, наполняет ее ощущением полнейшей безопасности. «Поторопись, — говорит во сне мама. — Нам нельзя опаздывать».

Куда они могли опоздать, сказать было трудно. То это была церковь, то — как будто школа, то — обед с папой. Лорен знала только одно: что последовала бы за своей мамочкой куда угодно…

Вчера в ее сне женщиной, державшей ее за руку, была не мать, а Энджи.

Лорен села в дубовое кресло-качалку. Ей в нем было очень удобно, кресло, казалось, было сделано под нее. Она умиротворенно вздохнула. Надо сказать Энджи, что в этом кресле будет очень удобно укачивать ребенка по вечерам перед сном. Почему-то в ней поселилась твердая уверенность, что если она (Лорен всегда думала о малыше как о девочке) с первых дней будет засыпать под шум океана, то и жизнь у нее сложится по-другому, лучше, чем у нее самой. Ведь гораздо полезнее засыпать на свежем воздухе под шелест волн, чем в прокуренном помещении под ругань соседей.

— Тебе это понравится, правда? — обратилась она к нерожденному ребенку, и тот толкнулся в ответ.

Лорен откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Мерное покачивание успокаивало ее. А сегодня ей как никогда понадобится спокойствие. Ей предстоит тяжелый день, один из тех, когда оглядываешься назад и видишь, что вся твоя прошлая жизнь ужимается до одной-единственной картинки, которая вмещается в зеркало заднего вида.

В этот день ровно год назад она вместе со своими друзьями пошла на пляж. Мальчишки играли в футбол, девчонки в солнцезащитных очках и крохотных бикини загорали на солнце. Когда наступил вечер, они разожгли костер, стали жарить хот-доги и слушать музыку. Ей было сладостно-спокойно в объятиях Дэвида, ею владела несокрушимая уверенность в том, что в этом мире ее место рядом с ним. Тогда она редко задумывалась о том, как сложатся дальше их отношения, если они поступят в разные университеты.

Лорен хорошо понимала, что долгий путь от наивной девочки до взрослой женщины она прошла всего за один год. Она надеялась, что дорога назад есть. Когда она отдаст своего ребенка Энджи и Конлану, она… Лорен не смогла закончить эту мысль. С ней произошло то, что в последнее время стало случаться все чаще и чаще: ее охватила паника. Эта паника не была связана с грядущим усыновлением. Лорен не сомневалась, что приняла правильное решение и что у нее хватит душевных сил пройти через процедуру. Проблемы возникнут потом.

Лорен была умной девочкой. Она с пристрастием расспросила консультанта и назначенного опекуна-представителя. Едва у нее возникал вопрос, она тут же задавала его. Она даже сходила в библиотеку и прочитала там всю имевшуюся литературу об открытом усыновлении[24]. Для нее такое усыновление было бы лучше анонимного, потому что она могла бы видеть, как растет ребенок, получать фотографии, рисунки, письма. Новая схема усыновления позволяла даже навещать приемную семью время от времени.

Однако во всех схемах усыновления было одно неукоснительное условие: биологической матери предписывалось отойти в сторону и жить своей жизнью, отдельной от ребенка.

Именно это и мучило Лорен. Энджи и Конлан, да практически и весь клан Десариа стали ее семьей, и мысль о том, что ей придется расстаться с ними, опять оказаться одна-одинешенька в этом жестоком мире была для нее невыносима, хотя она понимала, что рано или поздно все равно осталась бы одна. Дэвид уехал бы в университет, Энджи и Конлану вряд ли понравилось бы, если бы она после усыновления дневала и ночевала у них. Ее родная мать вообще неизвестно где, так что возлагать на нее надежды не приходилось. Иногда ход событий вносит в жизнь людей совершенно неожиданные коррективы. И «прощай, биологическая мамаша» одна из них.

Лорен тяжело вздохнула и погладила живот. Главное — это счастье и судьба ее ребенка, а еще счастье и судьба Энджи. Об этом она и должна помнить.

За ее спиной со скрипом открылась и снова закрылась стеклянная дверь.

— Ты сегодня рано, — сказала Энджи, подходя к ней и кладя теплую руку ей на плечо.

— Ты когда-нибудь пробовала спать на арбузе? Вот каково мне сейчас.

Энджи села напротив на диван-качалку. Цепи и пружины заскрипели под ее весом. А Лорен с опозданием сообразила, что сказала бестактность. Ведь Энджи знала, как неудобно спать с большим животом.