Джек был отброшен взрывом к стене, сильно ударился о нее и сполз вниз, на деревянный настил.

— Мятежники! — заорал кто-то, как это было в театре всего неделю назад.

Но в отличие от всех прочих Джек Абсолют сразу понял, что панический крик не имеет никакого отношения к действительности. Это стало ясно, как только из дымящейся дыры появилась сначала макушка со скальповой прядью, а потом хорошо знакомое лицо.

— Пошли, Дагановеда, — промолвил Ате, наполовину просунувшись в отверстие и протянув руку. — Пошли.

Джек чувствовал, что не может двинуться с места. По всему его телу все еще пробегала дрожь, вызванная внезапным взрывом. Поняв это, Ате вылез подальше, ухватил Джека за ногу и потянул. Это помогло Джеку прийти в себя, и он подполз к дыре. Его друг, освобождая отверстие, подался назад. Джек бросил взгляд вниз, в заполненное дымом помещение.

Там, помимо Ате, находилось еще шесть воинов.

Ирокезы. Могавки. Волки.

По помосту тяжело затопали сапоги. Кто-то истошно выкрикивал приказы. Джеку не оставалось ничего другого, кроме как нырнуть в задымленное пространство. Ате и другие подхватили его, поставили на ноги и подтолкнули назад, увлекая в арочный проем под зданием тюрьмы, мимо двух фузилеров, валявшихся без сознания на земле. За аркой оказался проход, выходивший на улицу по другую сторону строения. Филадельфийцы, не имевшие возможности наблюдать за казнью на площади, изумленно вытаращились на людей, которые вывалились из дыры вместе с клубами дыма.

Ате и воины его рода, не задерживаясь, помчались вдоль задней стены тюрьмы. Джек поспеть за ними не мог, и его волокли на руках. Свернув за угол, беглецы прямо сквозь мечущуюся в растерянности толпу горожан и солдат помчались вдоль другой стены, по направлению к реке.

— Стой! Стой! — неслось им вдогонку, но они бежали со всех ног.

— Сюда!

Ате резко потянул Джека прямиком сквозь камыш. Неожиданно они оказались на тонком льду, с хрустом ломавшемся под ногами. Из-под сапог разлетались брызги, ледяная вода заливалась за голенища.

Из камышовых зарослей появились еще два могавка. Они толкали два берестяных каноэ. Остальные вскочили в лодки, затащив в одну из них и Джека. Индейцы схватили весла, и быстрые гребки вынесли оба каноэ на середину потока.

В ушах Джека Абсолюта еще не стих грохот взрыва, мешавшийся с треском дерева, скрипом веревок и командными выкриками, адресованными расстрельному взводу. Джек был настолько готов к смерти, что могучие плечи воинов, ритмично окунающих в воду весла, удаляющийся берег, охваченный хаосом, — все это казалось ему явлением из иного мира. Нового мира, навороженного для него Луизой. Того, в который ему хотелось поверить.

— Ате...

Он произнес имя друга так, словно этот звук мог сделать видение реальным.

Индеец повернулся к нему; весло замерло над водой.

— Ате... — повторил Джек. — Она... Ее...

— Знаю. Слышал. Мы выжидали там, внизу, со своими пороховыми бочонками.

С этими словами Ате, никогда не позволявший себе внешних проявлений чувств, протянул руку и сжал плечо Джека.

— Меня печалит твоя утрата. Наступающая зима станет зимой печали: я буду скорбеть вместе с тобой. Но я ничего не мог для нее сделать. С нею меня не связывают узы крови. С тобой — связывают. Я должен был выбирать, Дагановеда. И выбрал тебя.

Ирокез отвернулся и вновь заработал веслом, направляя берестяное каноэ в просветы между плавающими льдинами. Не позднее чем на следующей неделе река будет скована льдом, и плавание по ней станет невозможным.

Покачиваясь, они двигались вниз по течению. Слева на берегу тянулся город. На площади не осталось никого, кроме красных мундиров: офицеры кричали, размахивали руками и раздавали приказы. Ветер сдувал обильно поваливший снег. Никто не смотрел на воду.

Подставив лицо снегопаду, Джек бросил взгляд на камышовую заводь и увидел там два длинноногих силуэта. Встрепенувшись, обе цапли взвились в воздух, набрали высоту, описывая все более широкие круги, и канули в белизну. После них осталось лишь эхо хриплых криков.

Потом стихло и оно.

Никто, кроме тупицы, не пишет по иной причине, нежели ради денег.

Самуэль Джонсон

10 февраля 1987 года, театр «Малверн-Фестивал». Вечерняя премьера возрожденной комедии восемнадцатого века — «Соперников» Шеридана. Актер Крис Хамфрис выходит на сцену и в ответ на реплику партнера произносит:

«И что же он сказал, узнав, что я в Бате?»

Так началась моя жизнь в качестве Джека Абсолюта.

Я отдал сцене двадцать пять лет. За это время мне довелось сыграть более сотни ролей: от фанатика в пустыне Туниса (при +45 С) до Гамлета в Калгари (при -30 °С). Играл я на самых разных подмостках, какие только можно себе представить: от маленькой эстрады в лондонском пабе до театрального зала студии «Двадцатый век Фокс» в Голливуде. Иные роли мне нравились, хотя бывали и такие, к которым мне не хотелось бы возвращаться. Но лишь об очень немногих я могу сказать, что они по-настоящему «зацепили» меня. Роли, в которых мне удалось выразить себя полностью, невзирая на препоны в лице режиссеров, коллег по сцене, погоды, аудитории, похмелья и еще тысячи и одной причины, что зачастую встревают между актером и его ремеслом.

Роль Джека Абсолюта относится как раз к этим немногим. Мне очень нравилось ее играть. Над моим письменным столом пришпилена фотография, где я запечатлен как раз произносящим монолог этого героя. С горделивой осанкой, в красном королевском мундире, с вдохновенно воздетой тростью и в треуголке с плюмажем! Я видел его решительным, опасным, смелым, забавным и порой простодушным до глупости. Я сделал его человеком, меняющим маски и играющим различные роли. Мне всегда казалось, что драматург, Ричард Бринсли Шеридан, будь у него такая возможность, одобрил бы мою трактовку.

Пьеса ставилась в течение шести месяцев, а потом, как это случается, когда человек теряет контакт с тем, что некогда было ему близко, я расстался с Джеком Абсолютом и забыл о нем. В ту пору сама мысль о возможности писать романы представлялась пустой фантазией. И все же я мечтал (в том смысле, в каком некоторые воображают себя произносящими речь на церемонии вручения «Оскара») когда-нибудь взяться за перо. И полагал, что этот образ мог бы стать центральным в моем романе. Благо я столько работал над личностью Джека Абсолюта и проник в него так глубоко, что полдела можно было считать сделанным. В общем, я желал бы снова исполнить эту роль — но уже в другом качестве.

Затем случилось так, что я написал книгу, она увидела свет, мои издатели поинтересовались у меня: «Что дальше?» — и вот тут-то в глубине моей памяти шевельнулся дожидавшийся своего часа Джек Абсолют.

Издателей идея устроила, но они, как и я, полагали, что персонаж должен быть более живым, чем комедийный образ Шеридана. Ему следует стать чем-то большим, нежели задорный армейский капитан и пылкий, но ветреный любовник. Ему надлежало что-то сделать. Вот так он и сделался шпионом... помимо всего прочего.