место дарило мне эту воистину детскую радость и восхищение, но и то, что рядом был Кирилл, молчавший и обнимающий меня. Происходящее казалось сном — и даже гул и свист самолета не мог разрушить то, что было сейчас. Воронцов вновь стал другим, и мне даже казалось, что днем и ночью его телом владеют разные души.

Мне не нужны были дорогие рестораны и шик. И позови он меня в подобное место, я была уверена, что откажусь. Потому что тогда мне придется надеть маску на себя. А я хотела узнать Кирилла, понять, что скрывается за его ледяной холодностью. Добраться до души и поделиться с ней своим теплом.

Он развернул меня неожиданно, прижимая спиной к теплому, еще не остывшему после дороги автомобилю. Обхватил за талию и легко посадил на высокий капот, расположившись между моих ног. Горячий поцелуй обжег губы, и мир вокруг исчез, оставив лишь нас двоих и ночь. Ненавязчивая нежность и осторожность переросли в пылкую страсть, грубость. В бой, в который мы, как могли, доказывали, что нуждаемся в друг друге. Кто сильнее: я или он?

Я отстранилась в тот момента, когда поняла, что совершенно неромантично и несоблазнительно начинаю ощущать ягодицами ребра плоскости капота. Оттолкнула замешкавшегося Воронцова от себя и спрыгнула на землю.

— Неудобно, — давясь смехом, выдала, успокаивая Кирилла.

Он тут же перестал изображать из себя изваяние и покачал головой.

— Прости, — магия момента оказалась разрушена, и страсть отступила, на время затаившись во мраке.

Мы еще некоторое время просидели в автомобиле, разговаривая. Все это так напомнило мне начало наших отношений с Данилом, что на душе заскреблись кошки — не хотелось повторения истории.

И еще Воронцов, перешедший вдруг на откровенные темы, начал задавать интересные вопросы. Я не стыдилась подобных разговоров, но сейчас несколько замялась, стараясь тщательно подбирать слова, а то и вовсе увиливая от ответа.

Когда Кирилл вдруг спросил, почему я так спокойно отреагировала на то, что он посадил меня на капот, хмыкнула. Ничего страшного в таких поцелуях я не видела, а вот перейти к дальнейшим сценам… тут бы сказала свое веское «нет».

— Кира… Ты не высказываешь упрек, что мы сидим в машине. Не намекаешь на то, что тебя это смущает. Почему?

Я подарила Воронцову легкую улыбку и оперлась спиной о его грудь, когда Кирилл заключил меня в кольцо своих рук. Устроились мы, к слову, на заднем сидении.

— Привыкла к автомобилю. В определенный период своей жизни я практически в нем жила.

— Надо же, — заинтересовался Кирилл. — В чем причина?

— Сначала общались с Данилом, в его квартире шел ремонт. А потом училась в университете, выезжала пораньше и частенько досыпала, — хихикнула я.

— Только ли досыпала?

На губах появилась улыбка. Любопытно, Кирилл?

— Кирилл, ты же не хочешь это знать, правда?

Воронцов даже повернул меня, чтобы взглянуть в глаза. Проверял, вру или нет?

— Ты же не хочешь сказать, что…

— Я ничего и не говорю, — тут же смутилась я. — Зря я продолжила этот разговор, — вздохнула, откидываясь на спинку сидения.

— А ты? Что относительно тебя? Кто стал твоей первой любовью? — раз он решил задавить меня такими вопросами, почему бы не взять инициативу в свои руки?

— Банально, — спокойно отозвался Кирилл. Попытка смутить провалилась. — Клиентка отца.

— Что? — поперхнулась я. — Ты шутишь?

— Нет, — улыбнулся Воронцов. — Мне только исполнилось шестнадцать, а она была столь неотразима и так прекрасна, что занимала все мои мысли.

И казалось, что сейчас Кирилл был собой. Именно сейчас, когда отвечал на все мои вопросы, когда задавал их сам, и мы разговаривали легко, без сарказма, подколок или обид. Кирилл держал меня за руку, гладил по волосам, обнимал, как маленький мальчик. И я наслаждалась этим.

На пути в город я поинтересовалась, куда мы направляемся на этот раз. Оказалось туда же, куда и вчера… Воронцов, мгновенно оценив мою реакцию, тут же объяснил, что он еще не ложился спать, а завтра на работу, и понять я должна была сразу же — не просто так он попросил взять одежду. Кроме того, его убийственным аргументом стала фраза, что ему понравилось со мной спать.

— Понравилось иметь под боком плюшевого медведя или вкусно завтракать? — уточнила я.

Воронцов усмехнулся:

— Все вместе.

Еще раз убедилась в мысли, что происходящее между нами представляло собой нечто странное. В чем сущность этих отношений? Кто мы? Точнее, кем меня считает Кирилл? Задать этот вопрос не решилась. Наверное, все-таки стоило, но мне проще было тешить себя надеждами и выдвигать свои версии, чем узнать истину.

Выходя из машины, все-таки подумала о том, что нужно найти в себе силы и спросить прямо. Но практически решаясь, поднимала глаза на Воронцова и, видя то, как он смотрит на меня, проглатывала слова. А как он смотрел? Вроде бы и как всегда, но выражение его глаз смягчилось, и теперь я не видела в них безразличия. Боялась только одной вещи: вдруг стану для него тем самым пресловутым плюшевым медведем? Просто отдушиной, удобной подругой, которая нужна лишь, чтобы прижать к себе и выговориться?

Я ведь и правда могу наделать таких ошибок, что превращусь именно в живую игрушку, не годную для любви и отношений. Пока так оно и было — приручая Кирилла, я представала перед ним именно в таком свете — дарила ему всю себя, не требуя ответа; открывала душу в надежде, что это зацепит его. Но при этом я по — настоящему боялась стать привычной и понятной, полностью прочитанной Кириллом.

Но в этот вечер я не смогла ничего изменить — слишком… доверчивым выглядел Воронцов, когда звал меня к себе. Словно боялся моего отказа, и я, к своему же стыду, не смогла отказать. И потому чуть позже, лежа в его объятиях, все больше понимала, что совершила ужасную ошибку — не нужно было выдавать всю свою жизнь как на духу. Не поэтому ли сейчас Кирилл абсолютно хладнокровен в моем присутствии? Или опять все гораздо хуже — и он таки начал видеть во мне медведя.

— Что-то случилось? Кира? — он мягко повернул меня к себе и убрал упавшие на лицо волосы.

— Ничего, — отозвалась я.

— Не ври мне, я прекрасно понимаю, когда мне лгут, — настаивал он и тут же ответил сам себе: — Ты переживаешь из — за нашего разговора? Не забивай себе голову.

— Ты просил меня открыться тебе. Зачем? Кто я для тебя? — выпалила я. Потому что не могла больше гонять в голове эти мысли — они убивали меня, разъедали