— Ну рассказывай. Я вон путь уже гиаров на двадцать высушила.

Иоллар недоверчиво ступил на прогретое пространство, потоптался, проверяя качество работы, и лишь после начал:

— Разделенное сердце, если коротко, это когда двое так сильно любят друг друга, что как бы объединяют свои два сердца в одно общее, а потом делят его пополам. И когда умирает один, умирает и другой, потому что нельзя жить, имея только полсердца. Понятно?

— В целом — да. А почему Лайс сказал, что ты об этом знаешь не понаслышке, ты что…

Видимо, пришла моя очередь удивленно таращить глаза: не верилось, чтобы легкомысленный эльф, коротающий вечера «У трех хохотушек» мог так кого-то полюбить. Хотя, кто его знает — жизнь полна чудес.

— Не я, — с грустной улыбкой развеял мои сомнения Иоллар. — Ты же, наверное, знаешь, что незадолго до того, как Лайс вытащил меня с Эльмара, у меня умер дед. Ему было две с половиной тысячи лет.

— Да, возраст приличный.

— Возраст невероятный для эльмарского орка.

И правда. Ведь не только на Эльмаре, по всему Сопределью орки живут от силы триста-пятьсот лет, в очень редких случаях — тысячу. А здесь — две с половиной!

— Его жена, моя бабушка, была эльфийкой. Она разделила с ним сердце и отпущенный ей срок жизни, — пояснил Ил, и, заметив мой скептический взгляд, продолжил немного резко: — Я знаю, что написано в ваших учебниках по истории моего мира: мол, династический брак в знак подписания мирного договора. Но это не так. Точнее, вначале это было действительно так. Владетель Сумрачного края Стиар Т’арэ встретил Левину Зеол во время визита в Долину Роз и влюбился в нее буквально с первого взгляда. И не кривись, такое бывает! В общем, он в нее влюбился и поставил брак с ней обязательным условием для заключения мира.

— И она, естественно, тоже резко воспылала к нему страстью.

— Не резко! — обозлился на мою насмешку Ил. — Пять лет она прожила в его замке, а он и пальцем к ней не прикоснулся, хоть как законный супруг имел на это все права. Она сама пришла к нему… И не делай такие глаза, я не открываю тебе семейных тайн: на Эльмаре все знают эту историю.

— Значит, твоя бабушка тоже умерла?

— Да, два года назад. Она прожила намного меньше, чем эльфы моего мира. Тогда-то в первый раз и заговорили о разделенном сердце. Это ведь не какой-то специальный ритуал — все случается само собой, когда двое любят друг друга настолько, что не могут друг без друга жить.

— Подожди, — заметила я несоответствие в его рассказе, — а разве они не должны были умереть в один день? В моем мире нет понятия разделенного сердца, но подобное явление описано в литературе, в разных легендах, и в них влюбленные умирали обязательно в один день, а то и в один час.

Я больше не пыталась опровергнуть его слова, не насмешничала, поэтому и он ответил без раздражения:

— Один из разделивших сердце может жить еще какое-то время, если у него есть очень важное незаконченное дело.

— А какое дело было у твоего деда?

— Он ждал, — вздохнул эльф. — Меня. А когда дождался и передал все, что хотел…

Теперь ясно, что имел в виду Эн-Ферро, говоря, что это может объяснить смерть отца. Если он любил маму так сильно, что разделил с ней свою жизнь, это могло стать причиной. Но как же тогда незаконченное дело? Разве я не была для него этим делом? Неужели я не стоила того, чтобы жить ради меня, быть рядом, растить, воспитывать? Неужели я так мало для него значила?

— Эй, что случилось? Ты… плачешь?

— В глаз что-то попало. — Я смахнула с ресниц слезы, но голос меня выдал.

— А ну-ка стой. — Ил схватил меня за руку. — Что произошло? Только не говори, что тебя так растрогала история моей семьи — ты первая этот разговор завела, и явно неспроста.

— Тебе какое дело? — огрызнулась я, вырывая руку.

— Никакого, — пожал плечами он. — Но пока ты в таком состоянии, я с тобой заниматься не стану.

— Я в порядке, — всхлипнула я. — Сейчас буду в полном порядке.

Нужно успокоиться и перестать, в конце концов, себя жалеть. Если отец посчитал меня незначительной и ненужной, у него были на это причины — он ведь был не кем-нибудь, а драконом, великим и мудрым Хранителем врат, и ему лучше было знать, чего я стою.

От этих мыслей я разрыдалась еще сильней.

— Гал, — вконец оторопел Иоллар, — ну не надо. Терпеть не могу, когда при мне женщины плачут. Ну успокойся, пожалуйста.

За слезами и всхлипываниями я не сразу заметила, что он прижал меня к себе и теперь растерянно гладит по волосам.

— Ну что у тебя случилось? Расскажи, может, легче станет. Неужели я такой дурак бесчувственный и ничего не пойму?

Не такой и дурак. Не такой уж, как оказалось, бесчувственный.

— Это из-за моего отца, — выдавила я сквозь плач.

Ил терпеливо дождался, пока у меня пройдет очередная волна рыданий.

— Он маму очень любил… А она умерла, когда меня рожала. И он потом у-у-умер!

Вот дура. Сама знаю, что дура, а успокоиться не могу.

— И никто не знал, отчего… А потом кто-то сказал: разделенное сердце… И Лайс сказал, что, может, от этого… А ты сказал, что если есть дело важное, то можно жить… А я, значит, не дело? Меня, значит, можно бросить и умирать?

Не знаю, что можно было разобрать из такого рассказа, но эльф понял:

— Так ты сейчас отца жалеешь или себя?

И очень хорошо понял.

Естественно себя: такая уж у меня натура. Все мне кажется, что меня бедную обделяют и вниманием, и заботой. А отец даже жить ради меня не захотел, словно знал, какой я никчемной вырасту, — и чего ради такой стараться!

— Глупая ты, — прошептал мне в ухо Иоллар. — От него ничего не зависело. Я же тебе объяснил: это не специально делается. Может, он и не знал, что так выйдет, может, и думал, что будет жить теперь только ради тебя. Только, знаешь, ничего бы из этого не получилось — он все равно был бы как мертвый в душе. Трудно жить с половиной сердца. Невозможно. Так что ты не думай, что он тебя совсем не любил. Просто маму твою любил сильнее.

Он так просто все объяснил, так искренне, что мне стало намного легче. Настолько легче, что я вырвалась из непрошеных объятий, гордо шмыгнув носом.

— Хочешь, домой пойдем? — предложил эльф.

Ну вот, решил, что я совсем разнюнилась, еще передумает с такой заниматься: зачем слюнтяйке меч?

— Нет, — снова шмыгнула я. — Будем тренироваться. Я что, зря тропинку сушила? Только давай к родничку свернем, мне умыться надо.

— И высморкаться, — усмехнулся Ил. — А то ты дважды пыталась вытереть нос об мою куртку.

— Можно подумать, она от этого грязней бы стала!

— В отличие от твоей, моя хотя бы не рваная.