– Шперц?.. Волчата?..

– Ломик – замки ломать. И отмычки. И кто же знал, что албан этот хуев – земленог?.. Ну, беглый, значит, адда, его по всей Германии давно ищут. Я откуда знал?.. Ничего не знал сто пудов!.. Сел и поехал с ними по глупости.

Шнайдер иронично посмотрел на него:

– Вас поймали около Фрайбурга, на самом юге Германии. А из Дании в Германию въезжать надо, между прочим, с севера. Почему вы сразу не сдались, а бог знает сколько и где ездили?

Бура подумал, пожевал губами:

– Румын-гадюка не пустил, начал мне вола вертеть: сиди, мол, катайся, куда спешить, смотри природу. Ну и вот, досмотрелся, аля-улю. Сто лет не надо такой природы.

Уточнив даты, Шнайдер спросил, чего, собственно, Бура хочет, в чем его проблемы. Тут в комнату без стука заглянул верзила и спросил, не надо ли чего.

– Нет, нет, спасибо. Пожалуйста, не беспокойте нас! – твердо ответил Шнайдер.

Верзила с сонной подозрительностью поглядел на всех поочередно и захлопнул дверь. Бура повертел в руках сигарету и сунул ее за ухо:

– Я попал в самый черный список, когда в 1999 году снял на фото, как в Черкассах синагогу пожгли. Обидно мне стало. Мой дедуня там жил и в ту синагогу ходил – а эти гады красного петуха пустили, глазом не моргнули. Я после пожара фото щелкал, а меня мусора прямо на месте повязали, пленки и аппарат ногами истолкли. В скотовозку суют, товарят, дело открывают. В общем, еле откупился тогда рыжьем, что от мотейки осталось. Считай, краем прошел. Второй раз в их сучьи лапы попал, когда снимал сходку на площади: опять в ментуру поволокли, в бур кинули, держали без хлеба и воды. Сто пудов еле очухался. Я, как вышел, вбился в робу, галстук одел, попросил былиша моего, братана близкого (он со всем начальством вась-вась) к мэру завести – жаловаться. А мэр, сука ебучая, на меня ОМОН вызвал – мол, преступник, угрожает…. и всякие такие глупые песни…

– Без ОМОНа ни один рассказ не обходится, – весело вздохнул Шнайдер.

– Да, ОМОН. Эти быки меня на козлодерку сволокли, опять в бур забурили. А когда на допрос повели – я через открытое окно скакнул на улицу. Они – стрелять, собак пустили… Вот, весь покусан, и пчела в ноге сидит. – Объяснив мне, что «пчела» – это пуля, он задрал штанину, показывая на икре следы от укусов, более похожих на человечьи, нежели на собачьи. – Но я от гавок юзанул. И – сюда.

– Как? Какими путями? – спросил, прищурясь, Шнайдер, сказав мне вполголоса: – Хотя, конечно, правды не услышать…

Бура улыбнулся:

– Да не трудно, если зелень есть. За баксы через чухляндскую границу поводила переволок, а в Хельсинках за баксы на паром русские бомжи помогли нырнуть. Так в Дании оказался. Оттель досель прибег.

– Хорошо, – подумав, решил что-то для себя Шнайдер. – Спросите его, это все его причины?

– Да, а что, еще надо?.. Сто пудов могу еще много рассказать, как по бумажке прочитать… Сказок расскажу – заснете глубоким сном!

– Нет, нет, ничего не надо, хватит и этого. – И Шнайдер, уточнив данные жены, спросил: – По какой причине ваша жена просила политическое убежище?

– По моей причине. Жить нельзя там, стремно очень, погано, полный амбужур.

– Амбужур?.. Что это такое? – не понял я.

– Что ты, родной, простых слов не понимаешь?.. Тревога значит, паника, атас, – с сожалением посмотрел на меня Бура. – Беспредел, своевольняк, фашизм! Вот у нас бикса на диско похиляла, там ей в коктейль подлили что-то, она на второй день очнулась у себя в ванной, льдом обложенная, а на боку – разрез, через который почку вынули… Я бы вернулся туда, да мочи нет! Страну надо разбыковать, а тем, кто быкует, в ноздри кольца и в стойло! Вот тогда можно и цурюк[64]…

А Шнайдер гнул свое:

– Значит, у вашей жены отдельных причин нет?

– Да вроде нет. Какие?.. Она же прищепка моя. Куда я – туда и она.

Пока Шнайдер писал что-то на листе, я вполголоса спросил у Буры, почему тот не едет в Германию простым путем, как контингентный беженец, то бишь по еврейской линии.

– А потому, дядя, что у меня фатер – иудей, а мотейка – украинка. А немцам надо наоборот – чтобы мать еврейка была. По их кодексам так. Моя губася сунулась было с бумагами в немецкое консульство, понюхать, что к чему, – так они такой гандель подняли: нет и нет, не положено!.. Наоборот – пожалуйста, а так – не идет.

Время подходило к двенадцати. Шнайдер еще раз уточнил, где паспорт Буры и сколько времени он уже скитается.

– Ксивы?.. Давно нет. В Америке осталась. Мне срочно мотать оттуда пришлось, а ксивы в деле не было, где-то валялась, даже нищало не дали собрать, баладоха-сторож пришел, погнал… Нищало?.. Ну, сидор с вещами. Обещались переслать, но ничего пока нет. Сто пудов забыли. Так без чистого глаза и кантуюсь. В земленогих уже около двух лет, не могу больше, устал. Очень прошу помочь. И жену из Дании вывезти сюда, а то она жалуется, что в лагере албаны ее к проституции толкают. Я поехать не могу, чтоб тех скотов лично казнить. Так что сделайте милость – помогите!

– Хорошо, хорошо, посмотрим. А пока заполните!

Увидев, что это бланк украинского посольства о потере паспорта, Бура наотрез отказался его заполнять и подписывать:

– Да чего немец, свихнулся, что ли?.. Белочка у него?.. Ничего я не подпишу. Лучше тут на тюрьме сидеть, чем там, в Козлостане, гнить, клянусь аля-улю!.. Жар у фрица, видать… Чтоб я, своей рукой, подпись на возврат ставил?.. Да ни в жизни!..

– Ваше дело, пошлем и без вашей подписи! – ответил на это Шнайдер, услышав, что беженец не хочет подписывать бланк. – Но если вы сами подпишете, то вернетесь домой без проблем – мы визу продлим, на сколько надо. А не подпишете – будет куда хуже: если мы вас депортируем, тогда ваши власти узнают, что к чему, и вам не поздоровится…

– Как это вы меня без ксивы депортируете?.. – ядовито-сердито усмехнулся Бура. – Посылайте свои запросы!.. Сто пудов долго ответа ждать будете!.. Обыщитесь! Я давно на куклима пошел, – окончательно рассердился он и, не отвечая на мой вопрос, кто такой куклим, вскочил и постучал в дверь: – Больше ничего говорить не собираюсь!.. Я у вас, тварей, помощи прошу, а вы меня назад в зоопарк загнать хотите!.. Давай, вертухай, волоки на хату!.. Там больше понятий у людей, чем тут!..

Шнайдер велел ему подписать протокол. Бура фыркнул:

– Да что я, идиот? Ничего я не подпишу! – И пару раз ударил ногой по двери: – Веди в барак!

Мордоворот в косынке, притопав из глубин коридора, забрал Буру с собой. Я вышел за ними покурить. Бура остановился, прикурил от моей зажигалки и спросил:

– Ну, что делать будут со мной?

– Сидеть тут, наверно, будешь, пока они паспорт не найдут.

– Напугали волка мясом! – презрительно сморщился Бура. – Сидеть – не пахать. Посидим. Не впервой.