Но это же кладбище, какой телефон! Телефон на кладбище — это было бы спасение. Если бы их можно было вызвонить по телефону… Здесь же моя семья, они лежат под теми вертелами, на которых вы жарите цыплят.

— Вы куда их дели?

— Да кого их?

— Мертвых. Я пришел на могилу! Где мой участок?

Он ездил кругами. Он останавливался на бензозаправках, чтобы спросить дорогу, но ведь он даже не знал, как называется место. Названия Бнай такой-то или Бет сякой-то мало что говорили чернокожим ребятам, обслуживающим заправки. Он знал, где было это кладбище, а его не оказалось там, где оно было раньше. Не так давно, когда хоронили его мать, здесь, на самой границе округа, тянулись мили и мили кустарника, а теперь возникло нечто, и это нечто громко возвещало: «Из всех идей, которые приходили нам в голову, эта — самая худшая!» и «Страсть человека ко всему уродливому предела не знает!» Куда же они их дели? Что за кретинизм — переселять мертвецов! Если только они их вообще не уничтожили, чтобы разом решить проблему, устранив сам источник всякой неуверенности. Без них будет не так одиноко и печально. Разумеется. Это мертвые мешают нам жить.

Шаббат нашел его, случайно свернув в переулок, где оказалось много евреев, собравшихся на чьи-то похороны. Исчезла птицеферма, — вот почему он сразу не сориентировался, — а вдоль гипотенузы треугольного куска земли величиной примерно с половину нефтеналивного танкера теперь за железной изгородью тянулось одноэтажное длиннющее здание в «колониальном стиле», склад. С другой стороны виднелось впечатляющее скопление столбов и проводов, а с третьей жители устроили место последнего упокоения матрасам, встретившим свой конец. Другие останки семейных очагов либо разметало по полю, либо они тоже покоились здесь, на свалке. Дождь все не прекращался. Туман и моросящий дождь, чтобы довершить картину североамериканского отдела экспозиции в музее его земной жизни. Дождь, пожалуй, придавал зрелищу большую значительность, чем это было необходимо. Вот вам реализм. Больше смысла, чем нужно.

Шаббат поставил машину у заржавевшей ограды из кольев, что тянулась вдоль высоковольтной линии. За низкими железными воротами, почти сорванными с петель, стояла покосившаяся постройка из красного кирпича. Казалось, это чья-то гробница.

ВНИМАНИЮ ВЛАДЕЛЬЦЕВ МОГИЛ!

Покосившиеся или неправильно установленные надгробия

ОПАСНЫ ДЛЯ ЖИЗНИ

Вам следует привести надгробия в порядок — иначе они будут снесены.

ПРЕДУПРЕЖДАЕМ!

Запирайте машины и следите за ценными вещами, когда посещаете кладбище.

Около дома были привязаны две собаки. Тут же стояли и разговаривали трое мужчин. Все трое были в бейсбольных кепках, может быть, потому, что это еврейское кладбище, а может, у могильщиков такая униформа. Один из них курил. Когда Шаббат подошел, он выбросил сигарету. Очень коротко остриженные седые волосы, зеленая рабочая рубашка, темные очки. Руки у него тряслись — вероятно, требовалось опохмелиться. Второй, в джинсах «Ливайс» и хлопчатобумажной рубашке в красную и черную клетку, был не старше двадцати, с большими печальными итальянскими глазами, как те Казановы из средней школы в Осбери, как те итальянские герои-любовники, которые зарабатывают на жизнь, торгуя резиновыми покрышками. Они считали большой удачей закадрить еврейскую девочку, а еврейские мальчики из Осбери думали: «Итальяночки, болельщицы из группы поддержки, они самые страстные, эти, если повезет…» Итальянцы цветных называли мули. Мули — это на сицилийском, а может, на калабрийском диалекте — баклажаны. Все эти годы до него как-то не доходило, на какую тупость намекает это овощное прозвище, пока он как-то не затормозил у заправочной станции Хесса, чтобы спросить, где тут еврейское кладбище, а мули, который там работал, не принял этот вопрос за бородатый анекдот белого гомика.

Главным у них, конечно же, был крупный пожилой мужчина. Он прихрамывал и при разговоре то и дело расстроено всплескивал руками. К нему Шаббат и обратился: «Где я могу найти мистера Кроуфорда?» На воротах кладбища, под объявлениями с предупреждением, было написано «А. Б. Кроуфорд, комендант кладбища».

Собаки залаяли на Шаббата, как только он вошел на территорию, и лаяли все время, пока он говорил с могильщиками.

— Это вы — А. Б. Кроуфорд? Я Микки Шаббат. Здесь где-то похоронены мои родители, — он указал на дальний участок наискосок от свалки, где дорожки были широкие, трава сочная, а памятники, казалось, не слишком сильно пострадали от непогоды, — и бабка с дедом тоже где-то здесь. — И указал на другой конец кладбища, туда, где через дорогу был склад. На этом участке памятники стояли стройными рядами, близко друг к другу. Останки первых евреев на этом побережье. Их надгробные плиты почернели десятки лет назад. — Найдите место и для меня.

— Для вас? — отозвался мистер Кроуфорд. — Вы еще молодой.

— Разве что душой, — сказал Шаббат и внезапно почувствовал себя дома.

— Да? Ну что ж, тем лучше для нас, — сказал Кроуфорд. — Вообще-то, это не самое лучшее место. И становится все хуже. В этом году выдалась жуткая зима. Мы такой не припомним.

— Правда?

— Земля промерзла на шестнадцать дюймов вглубь. Вот здесь, — он театральным жестом обвел рукой свои владения, — был сплошной лед. К могиле не подойдешь — свалишься.

— И как же вы хоронили людей?

— Да уж хоронили, — устало ответил комендант. — День долбили землю, а потом хоронили. Пневматические отбойные молотки и все такое прочее. Тяжкая была зима, тяжкая. А вода в могилах? Нет, и не думайте даже… — Кроуфорд был страдалец. И дело не в профессии. Ему никогда не выправиться. Это такое душевное устройство. Шаббат посочувствовал.

— Мне нужен участок, мистер Кроуфорд. Моя фамилия Шаббат. Здесь моя семья.

— Вы меня застали в неудачное время, у меня похороны на носу.

Катафалк прибыл, и вокруг него собирались люди. Зонтики. Женщины с маленькими детьми на руках. Мужчины в ермолках. Дети постарше. Все они толпились на улице, в нескольких ярдах от столбов и проводов. Шаббат услышал смешок из толпы — кто-то рассказал что-то смешное на похоронах. Такое часто случается. Низенький человечек, который только что подошел, это, должно быть, рабби. У него в руках книга. Его тут же кто-то взял под зонтик. Опять смеются. Трудно сказать, говорит ли это что-нибудь об отношении к покойному. Возможно, ничего. Просто они живые люди и не могут иначе. Когда иллюзии рассеиваются, остается юмор. Не так уж плохо.

— Ладно, — сказал мистер Кроуфорд, быстро оценив количество собравшихся, — еще не все подошли. Пойдемте посмотрим. Руфус, — сказал он тому, у которого руки тряслись, — уйми собак.

Раньше они просто лаяли на Шаббата, а когда они с хромым пошли, стали рваться и злобно лязгать зубами. Кроуфорд быстро обернулся и поднял вверх палец:

— А ну тихо!

— Почему вы держите собак? — спросил Шаббат, когда они снова двинулись по дорожке между надгробиями.