Наклонив голову, я громко сказала:

— Возможно, таким образом мы придем к гармонии между нашими верами.

Фернандо хлопнул в ладоши. Обитые медью двустворчатые двери зала распахнулись, и появились слуги, нагруженные прощальными подарками для дорогого гостя.

Мы с Фернандо понимающе переглянулись, пока Боабдиль ошеломленно рассматривал богатые кожаные седла для восьми белых лошадей, которых мы приготовили для него, сундуки с шелками, бархатом и дамастом, чеканные доспехи из Толедо. Весь сияя, он повернулся и что-то возбужденно забормотал переводчику, который перевел:

— Его высочество поражен щедростью ваших величеств. Говорит, что вряд ли во всем христианском мире есть более великие монархи.

Рассмеявшись, Фернандо махнул рукой:

— Всего лишь знак нашего уважения. Мы с ее величеством полагаем, что сеньор Боабдиль сдержит слово, как подобает истинному принцу.

— Несомненно, — добавила я, любезно улыбаясь Боабдилю. — Полагаю, мы прекрасно понимаем друг друга.

Мы сопроводили Боабдиля к воротам алькасара под рев труб и шелест знамен. Эскорт из отобранных нами двухсот кастильских рыцарей должен был проследить, чтобы принц целым и невредимым добрался до гор Гранады. Глядя, как он с высоко поднятой головой выезжает за ворота по усыпанной цветами дороге, вдоль которой стояли ликующие горожане, Фернандо проговорил сквозь зубы:

— Если Богу будет угодно, еще до конца года этот пес станет лизать пыль у моих ног, когда я выбью двери его драгоценного дворца в Альгамбре.

— Аминь, — сказала я, высоко подняв голову.

Пришло время дать маврам почувствовать настоящий вкус нашего могущества.

Вернувшись в Севилью, я вызвала к себе детей. Предстоял долгий год войны, и мне не хотелось так надолго разлучаться с ними, тем более что Мария все еще сосала грудь. Фернандо просиял, увидев прибывшую из Кастилии процессию; он обожал наших детей и неизбежную суматоху, которую те вызывали, где бы они ни были.

Однако я не могла позволить себе тратить время впустую, даже на семью. Фрейлинам и придворным дамам я поручила составить опись запасов вина, хлеба, скота и прочей провизии. Исабель и Хуану усадила шить переносные палатки для полевых лазаретов — новшество, на которое я решилась, услышав внушающие ужас сообщения Кадиса о тех, кого бросили умирать в Ахаркии. Я также позаботилась о чашах со святой водой для освящения мечетей. А узнав, что колокольный звон противен маврам, которых призывали на молитву голосом, заказала в Галисии большие колокола — их предстояло везти вместе с войском на переносных башнях, — а также колокольчики поменьше, чтобы вешать на рукава солдат и упряжь мулов и лошадей.

По всей Андалусии создавались плавильни для отливки пушек и осадного оружия, огромное количество пороха для которых я закупала по сниженной цене в Италии и во Фландрии и хранила его в погребах, расположенных вдоль наших границ; моя тетя Беатрикс даже прислала мне тысячу бочек в подарок. Наш старый враг король Альфонсо Пятый умер, и новый король Португалии, Жуан Второй, всей душой поддерживал Крестовый поход, зная, что Исабель обещана в жены его сыну.

Четырежды в день я слушала мессу в часовне, молясь о победе. Каждый вечер сидела допоздна с Фернандо, Кадисом и нашими военачальниками, дорабатывала стратегию осады сотен замков и городов, которые следовало захватить, чтобы изолировать Малагу — прославленный порт, что открывался, подобно устрице, в Средиземное море и обеспечивал маврам жизненно необходимую торговлю. Лишь захватив этот город и уничтожив Эль-Сагаля, мы могли отомстить за бойню в Ахаркии, известную теперь каждому христианину как Куэста-де-ла-Матанса — Холм Резни.

Я не допускала даже мысли о поражении, ежечасно жалея, что не могу взять меч и выступить во главе нашей армии; казалось невероятным, что когда-то я считала, будто женщине следует сидеть дома, пока мужчины рискуют жизнью. Но, похоже, мне суждено было терпеть — я обнаружила, что снова беременна, — и ждать, пока Фернандо маршировал от города к городу, захватывал их один за другим ценой многих жизней, оттеснял неверных все дальше из их владений и отрезал очередные кровавые ломти от гранатового плода Мавританского эмирата.

К осени тысяча четыреста восемьдесят пятого года мы овладели девяноста четырьмя замками и большей территорией, чем любой христианский монарх до нас. Однако Малага оставалась во власти мавров, как и Гранада. Мы не питали иллюзий, что победа будет легкой; мавры, хоть и загнанные в угол, отличались завидным упорством. Но превосходство было на нашей стороне; мир неверных рушился у них на глазах. Оставив силы гарнизона для охраны завоеванных городов, мы вернулись на зиму в Кастилию, довольные успехами.

В декабре, в украшенных фресками покоях дворца в Алькале, бывших владениях покойного Каррильо, я легла в постель, чтобы родить пятого ребенка. Как всегда, мы надеялись на сына, но наше разочарование вскоре сменилось тревогой — дочь появилась на свет столь маленькой, что все опасались за ее жизнь. Я уже приготовилась к новой потере, но девочка, ко всеобщему удивлению, не только выжила, но вскоре расцвела. Несколько недель спустя она выглядела совершенно другим младенцем, с бледной, словно перья под совиным крылом, кожей и такими же золотисто-каштановыми волосами, как и у меня, только с более густыми кудрями.

Фернандо прошептал мне, что это самое прекрасное наше дитя.

Мы назвали ее Каталина, в честь моей английской бабки со стороны отца.

Впервые я встретилась с генуэзским мореплавателем в монастыре Гвадалупе в Эстремадуре, куда мы ненадолго прибыли после новогодних празднеств.

Велась подготовка к весеннему броску против мавров; мы серьезно ослабили их фронт, но затем пришло известие о смерти нашего врага короля аль-Хасана, которая развязала руки его брату Сагалю, и тот сразу же нашел подход к Боабдилю. Вероломный принц клюнул на приманку и втайне примкнул к дяде, продолжая делать вид, что остается нашим союзником, — после смерти аль-Хасана он мог заявить права на Гранаду и не видел дальнейшей необходимости в поддержке с нашей стороны. Меня злила потеря того богатства, которым мы его одарили и которое можно было использовать для пополнения казны, но Фернандо заверял, что вероломство Боабдиля еще нам послужит, как только мы загоним его в угол в Гранаде и он окажется в полной нашей власти. Я предупреждала принца, что он не найдет убежища, если изменит нам, но предательство, по словам Фернандо, могло принести неожиданные преимущества, и я намеревалась воспользоваться ими сполна. Воодушевленный своими достижениями, Фернандо заявил, что в этом году нужно взять Малагу, поскольку падение города ослабит тиски, в которых Боабдиль держал нашу конечную цель — Гранаду.

В тот день Фернандо стоял возле большого стола в зале монастыря; от дыхания его поднимался пар, несмотря на мягкую январскую погоду. Вместе с канцлером Луисом де Сантанхелем и кардиналом Мендосой он сосредоточенно изучал потертые карты, уточняя нашу стратегию.

Я сидела у жаровни, грея ноги — они у меня постоянно мерзли после родов, — и просматривала накопившуюся за время рождественских праздников корреспонденцию. Инес и Беатрис присматривали за детьми: Каталина мирно дремала в колыбели, которую качала Хуана; Мария играла в куклы; Исабель с Хуаном тихо читали псалмы. Как это часто бывает в семьях, близкий возраст вовсе не означал теплой привязанности; если Исабель и Хуан почти не отходили друг от друга, то Хуану влекло к Каталине. Марию, похоже, нисколько не интересовало окружающее; в свои три года она была настолько тиха, что удивляла нянек; те заявляли, что никогда еще не встречали такого спокойного ребенка.