— Как ушли, так все и обедают.

Хорошо, попробуем зайти с другого бока:

— Скоро ждать возвращения?

— Сколько положено. Ожидание — добродетель просящих.

Быть удостоенным глубочайшей мудрости, конечно, почётно. Может быть, даже приятно. Временами. Но выслушивать наставления от мальчишки, годящегося мне в сыновья…

— Вот что, любезный. Сейчас ты поднимешь свою задницу с этого стула, подберёшь полы мундира, который тебе пока не по размеру, и быстро-быстро побежишь искать того, с кем я хочу поговорить. Ясно?

И без того небольшие глаза предзвенника надменно сузились:

— Да ты хоть понимаешь, кто здесь кому приказывает?

Вместо ответа я чуть наклонился над столом, сгрёб в горсть складки ворота под горлом парня и проникновенно сказал:

— Я-то понимаю.

А жук, до той поры сонно гревшийся под накидкой, выполз наружу, пробежал по моей руке, встал на задние лапки прямо перед лицом предзвенника и грозно застрекотал, растопырив жвала. Служка побледнел, потом покраснел до корней коротко стриженных волос, попятился, не вставая со стула, благодаря чему предмет мебели вывернуло у него из-под седалища, и сумел устоять на ногах только потому, что я всё ещё не разжал пальцы.

— Как пожелаете… Всенепременно… Не извольте беспокоиться…

Отпущенный на свободу, он выкатился из комнаты колесом, а я поднял стул, поставил рядом со столом и сел лицом к двери. Ньяна, чуть подумав, осталась у порога, видимо, чтобы иметь возможность видеть одновременно и то, что происходит рядом со мной, и коридор, по которому спустя несколько минут раздались уже знакомые мне торопливые шаги толстого коротышки.

— Ах, эрте Смотритель, какими судьбами к нам? Вы уж извините моего несмышлёного помощника, сейчас так трудно найти в младом поколении уважение к старшим! Стоит им чуть повыше голову над лужей поднять, так уже всемогущими себя считают, а того, что до настоящей власти им не ближе, чем мне до густой шевелюры, не верят, сколько ни говори…

В скороговорке сереброзвенника помимо уже наработанной умильности послышалось явное раздражение, а свежие пятна на мантии свидетельствовали о том, что я и впрямь оторвал от трапезы нужного мне для дела человека. Впрочем, на сей счёт совесть меня не мучила, потому что моя прежняя служба иной раз не позволяла перекусить по несколько суток напролёт, и ничего, не помер. А с таким наетым животом можно вообще неделю ничего в рот не брать.

— Чему обязаны? — Коротышка повернулся вокруг своей оси, оглядывая комнату с целью найти место для сидения, но стул тут имелся всего один и уже был занят, потому раздражения в шумном дыхании моего собеседника только прибавилось.

Я молча протянул сереброзвеннику футляр. Коротышка осторожно, словно имел дело с какой-то ядовитой тварью открыл его, вынул свиток, развернул, прошёлся взглядом по строкам, потом перевёл ясный взор на меня:

— Бумага составлена, как должно.

Не сомневаюсь. Ещё бы ты или твои подельники допустили промах! Тогда не видать бы вам Наблюдательный дом как своих ушей. Лет эдак десять. Из каторжных колодок.

— Она закончила своё действие.

— Вот как? — приподнял бровь коротышка. — Что ж, и такое случается.

Мы выжидающе посмотрели друг на друга, но представитель Цепи одушевления не торопился разразиться следующей скороговоркой, словно вмиг растеряв охоту к болтовне. Пришлось терпеливо повторить:

— Бумага потеряла силу.

— Да, вы совершенно правы.

И снова молчание. А я, признаться, рассчитывал на совсем иное развитие событий. Но, видно, цеховые секреты даже отъявленным болтуном хранились, как величайшая дарственная святыня.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне, как следует поступать дальше.

Коротышка сжал губы в странном подобии улыбки:

— Хотите?

И он прав в своём лукавом сомнении, Бож его подери! Это не желание, а настоятельная потребность. Всё равно как утоление голода, когда нет аппетита: просто знаешь, что желудок нужно набить, иначе завтра протянешь ноги. Но признаваться в бессилии перед обстоятельствами пока что рано.

— Я хочу услышать ваш рассказ.

Он, похоже, вполне уловил смысл моих терзаний, потому что подскочил к стулу, склонился надо мной и быстро зашептал в ухо:

— Не нужно это вам, послушайте старого больного человека… Срок истёк? Да и пусть его истекает! Годом больше, годом меньше, от этой кобылицы не убудет. Да и ей хорошо, лишний год-то жалованье получать! К тому же она давно притерпелась, приспособилась, а если нового кого брать, это ж сколько ещё времени потратится впустую… А ещё того хуже, головёнка совсем тупой окажется, тогда не он за вами, а вы за ним приглядывать будете, аки за дитем малым. Ну зачем вам всё это? Если прошение срочно будет представлено, ничего доброго не получится. Вы уж не торопитесь, выждите ещё хоть полгодика, а я тем временем надлежащую бумагу по всем правилам сочиню да отправлю… Есть у меня пара приятелей, которые не откажутся поспособствовать. Не задаром, конечно, но мы ведь свои люди, завсегда сочтёмся…

Мой слух захлебнулся скороговоркой сереброзвенника ещё где-то в первой её трети, поэтому из продолжения я выхватил только главные слова. Про тупую голову будущего защитника, просьбу подождать и предложение заплатить. И, надо сказать, в восторг не пришёл.

— Вот что, любезный… Всё это замечательно, только я не намерен ждать ни одного лишнего дня. Извольте делать то, что вам положено.

Коротышка хмыкнул и выпрямился, оказываясь примерно одного роста со мной, всё ещё сидящим на стуле.

— Я всего лишь пекусь о вашем благополучии, эрте.

В том, как он это произнёс, не чувствовалось фальши, что заставило меня насторожиться, но недостаточно, чтобы отказаться от достижения намеченной цели.

— Премного благодарен. И всё же вы исполните то, чего я требую.

— А иначе? — фыркнул сереброзвенник. — До рукоприкладства дойдёте? Я вам не мальчишка, меня силой не запугаешь. Да и вам по рукам дадут, не сомневайтесь. Больно-пребольно.

— Если дотянутся. — Я встал, нависая над коротышкой. — Можете не верить, но прямо сейчас и здесь я могу переломать вам все кости, сложить кучкой, сказать «так и было», и меня за это даже не пожурят.

— Я не поддамся на пустые угрозы! — гордо, но всё же с заметной опаской заявил сереброзвенник.

Что ж, значит, мне не остаётся ничего иного, кроме как перейти от слов к делу. Я вздохнул, заранее предвкушая малоприятные разбирательства, но из коридора донеслось спокойное и скучное:

— Они не пустые. Могу подтвердить.

* * *

Бело-красный мундир, показавшийся из-под распахнутого плаща, как ни странно, придавал облику Кифа неожиданную значительность, хотя ни длинный нос, ни дурацкая шапка, в прошлую нашу встречу всё время норовящая сползти ниже бровей, никуда не делись. А вот выражение лица всё же претерпело изменения. Исчезла простодушная хитринка, делающая обманщика «своим парнем» в любой компании, а вместо неё появилось усталое сожаление, словно мой знакомец не испытывал ни малейшей радости возвращаться на место, оставленное ради прошлого маскарада. Словно не хотел Киф Лефер снова влезать в мундир, бывший предметом зависти по меньшей мере половины чиновников Дарствия, не хотел крепить к своей груди…