Сэм, сидевший рядом с Крисси, взял руки девочки в свои и бережно сжал их, стараясь не причинить боль ее поцарапанным ладоням.

– Крисси, мне кажется, ты слишком близко приняла к сердцу то, что сказал Гарри…

– О да, – с жаром ответила девочка, – я не пропустила ни слова.

– Ну тогда ты поймешь и меня, когда я скажу, что сваливать на пришельцев из космоса все эти ужасы – это тоже одна из форм ухода от ответственности. А ведь на самом деле в этих ужасах виноваты люди, да-да, люди и их реальная и колоссальная способность причинять вред другим. Конечно, трудно поверить, что кто-нибудь, даже сумасшедший, мог захотеть, чтобы Кольтраны превратились в тех, в кого они превратились, но это, к сожалению, так и есть. Если мы будем относить все эти события на счет пришельцев, Бога, дьявола, троллей или кого-нибудь еще, то мы не сможем до конца понять ситуацию и не сможем найти из нее выход. Понимаешь?

– Да, почти.

Сэм улыбнулся. У него была очень хорошая улыбка, только он редко улыбался.

– Я думаю, ты понимаешь даже больше, чем «почти».

– Да, больше, чем «почти», – согласилась Крисси. – Конечно, было бы лучше, если бы во всем оказались виноваты пришельцы. Мы бы обнаружили их гнездо, их убежище, сожгли бы его, взорвали бы их корабль, и с этим было бы покончено. Но если виноваты не пришельцы, а люди – примерно такие же, как мы, – тогда, наверное, окончательно покончить с этим удастся очень и очень не скоро.

Ломен Уоткинс исколесил весь город из конца в конец в поисках Шаддэка. Дождь не переставал, а отчаяние Ломена нарастало с каждой минутой. Он снова посетил дом Шаддэка и выяснил, что в гараже отсутствует угольно-черный автомобиль с матовыми стеклами. Однако и это уточнение ни к чему не привело, Шаддэк как сквозь землю провалился.

Повсюду, где он появлялся, ему попадались бригады обращения и патрули. Они действовали скрытно, и, вероятно, «необращенные» не замечали их работы, но Уоткинс своим профессиональным взглядом всюду отмечал их присутствие.

На северном и южном въездах в город, а также в начале Оушн-авеню подчиненные Уоткинса заворачивали обратно машины тех, кто хотел попасть в город. Выхлопные газы от двигателей, работающих на холостом ходу, смешивались с клочьями тумана, уже начинавшими подниматься с побережья. Красно-голубые сигнальные фонари подсвечивали хвосты дыма и тумана, и казалось, что на асфальт стекают потоки крови, то ярко-красной – артериальной, то черной – венозной.

Желающих въехать в город было совсем немного, так как Мунлайт-Ков не был ни главным городом округа, ни торговым центром для сельских жителей. Кроме того, он находился там, где заканчивалось местное шоссе, и никто не выбирал эту дорогу для транзитного проезда в другие города. Тех, кто все же хотел попасть в город, заворачивали обратно, рассказывая одну и ту же историю о выбросе токсических веществ в окрестностях Мунлайт-Кова. Если люди настаивали на въезде, то их задерживали и отправляли в изолятор. Они должны были находиться там до того момента, пока не будет принято решение – расстрелять их или обратить в Новых людей. Со времени введения карантинного режима прошло немного времени, и из небольшого числа желающих въехать в город лишь шесть человек было задержано и помещено в изолятор.

Шаддэк выбрал весьма удачное место для проведения своего эксперимента. Мунлайт-Ков был относительно изолированным городом, и въезд в него можно было легко контролировать.

Ломен подумывал и о том, не приказать ли ему разблокировать город и не отправиться ли в Абердин-Уэлс, где он смог бы рассказать обо всем местному шерифу. Тогда проект «Лунный ястреб» будет раскрыт и прекращен извне.

Он уже не боялся гнева Шаддэка, или своей смерти, или… вернее, так, он боялся этого меньше, чем превращения в подобие Денни.

Ломен был скорее согласен попасть в руки шерифа и правосудия, даже в руки ученых, которые захотят разрезать его на куски для своих исследований, чем оставаться в городе и в какой-то момент превратиться либо . в «одержимого», либо в придаток компьютера.

Но тут Ломен осознал, что офицеры просто не выполнят его приказ и не выпустят его из города, так как боятся Шаддэка до смерти и его слово для них – закон. Они боятся своего создателя больше, чем кого-либо другого, так как не видели Денни в образе компьютера и не знают, что превращение может быть столь страшным и необратимым. Как звери доктора Моро, они были послушны Закону и не осмеливались – по крайней мере, до сих пор – ослушаться своего создателя. Возможно, они постараются помешать Уоткинсу, предающему проект «Лунный ястреб», и его попытка вырваться из города закончится смертью или заключением в тюремную камеру.

Если его задержат или убьют, он никогда не сможет отомстить Шаддэку. Ломен представил себя сидящим за решеткой, представил, как издевательски улыбается Шаддэк по ту сторону прутьев камеры, как эти прутья превращаются в компьютер и его соединяют в одно целое с машиной.

Глаза – как шарики ртути…

Ломен продолжал кружить по городу, поглядывая по сторонам сквозь заливаемое дождем ветровое стекло. Дворники мерно стучали, как бы отсчитывая минуты. Времени до полуночи оставалось все меньше.

Ломен был подобен человеку-пуме, вышедшему на охоту. Он охотился на своего создателя, на доктора Моро, в джунглях на острове, название которому было Мунлайт-Ков.

Поначалу белковое тело довольствовалось поглощением всякой мелочи, до которой оно могло дотянуться своими щупальцами. На полу, на стенах оно переловило всех жуков, пауков, червяков. Названия этих насекомых студнеобразное существо уже не помнило, но это не мешало ему всасывать их в свою утробу.

Вскоре, впрочем, все насекомые, все черви в подвале были уничтожены. Существу все больше хотелось есть.

Оно пыталось переползти в другое место, но из этих попыток ничего не вышло, ткани уже утратили всякую память о структурах, необходимых для передвижения.

Сознание, все еще теплившееся в этой желеобразной, массе, было уже не способно на понимание своего места в природе, но у него еще сохранялась возможность слегка изменять свое строение в зависимости от потребностей. Внезапно на теле существа возникло несколько отверстий, напоминавших рот, но лишенных губ и зубов. Из этих отверстий вырвался звук, который по своей частоте не был бы воспринят человеческим ухом.

В пространстве между перекрытием подвала и полом первого этажа сновали десятки мышей, они искали себе еду, строили свои гнезда. Услышав звук из подвала, они замерли как вкопанные.

Существо ощущало этих мышей не как животных, а как теплые точки чего-то, что годится в пищу. Ему нужна была пища, оно нуждалось в еде.

Эту нужду и пыталось выразить существо своим протяжным криком на высокой ноте.

У мышей этот звук вызывал судороги. Они начинали хвататься за свою мордочку передними лапками, как будто на нос им попала паутина, и пытались избавиться от ее липких нитей, счесывая их со своей шерстки.