Застонав, она остановилась. Должно быть, она забыла включить поворотники. Вот что бывает, когда слишком замечтаешься, — второй штраф за неделю.

Она опустила стекло и потянулась за сумкой.

— Права, регистрация, страховка.

Голос, исходивший из-за яркого, бьющего в глаза света, немедленно вогнал ее в ступор.

Это был Фрэнк Фарман.

Томми был невероятно доволен собой, когда они с отцом шли к парковке за отцовским офисом, направляясь к машине. Он чувствовал себя совсем взрослым после делового обеда, какие обычно бывали у его матери.

— Здорово было, а, приятель? — спросил отец.

— Ага.

— А ты все понял, что сказала мисс Наварре про те вопросы? В них нет ничего плохого.

Томми кивнул, но не стал ничего говорить. Он понял, что мисс Наварре не имела в виду ничего плохого, но по-прежнему сердился на детектива Мендеса и человека из ФБР за то, что они сказали его матери. Они говорили так, будто были уверены в каждом своем слове, а говорили они, что считали его отца убийцей. Быть подозрительными — это часть их работы, но Томми все равно сердился. Наверное, это была одна из тех вещей, которые он поймет сразу, как вырастет, или по крайней мере ему объяснят взрослые.

— Было очень мило с твоей стороны подарить мисс Наварре подарок, — сказал отец. — А что там было?

— Цепочка.

Его отец взглянул на него в свете рекламных фонарей.

— А где ты ее взял? Ты не выходил из дома сегодня.

Томми скривился, собираясь сделать признание.

— Мама ее выбросила. У нее с утра было такое настроение, и она ее выбросила. Но украшение было такое красивое, и я подумал, что она как бы виновата перед мисс Наварре за то, что вчера накричала на нее при всех, поэтому я решил подарить цепочку мисс Наварре. И подарил.

Его отец смотрел на дорогу.

— Твоя мать выбросила цепочку?

— Она все время что-нибудь выбрасывает. Ей не нужны красивые вещи, если она не хочет обращаться с ними как следует, — сказал Томми.

Теперь он чувствовал себя виноватым. Он знал, что не должен злиться на свою мать, когда она делала что-то в плохом настроении. Она не могла держать себя в руках в такие моменты. Он должен был переживать за нее, а не выдавать ее.

— Я сделал что-то не так? — спросил он.

— Нет, сынок. Ты не хотел ничего плохого, — сказал отец.

— Важен не подарок, а внимание, — произнес Томми. Вот еще одна вещь, которую постоянно говорили взрослые, и которую он совершенно не понимал. Но звучало хорошо.

Энн вручила документы и права Фрэнку Фарману через окно.

— Что я сделала, офицер?

— Здесь я задаю вопросы, — отрезал он. — С вами сплошные проблемы, а, мисс Наварре? Не знаете, когда надо держать рот на замке.

— Я уверена, что это не противозаконно.

— Выйти из машины! — приказал Фарман.

— Нет. — Ее ответ был машинальным.

Фарман рванул дверь «фольксвагена».

— Выйти из машины. Ваше бездумное вождение и агрессивный настрой говорят о том, что вы можете находиться в состоянии опьянения. Или вы выйдите из машины, или я вас выведу из нее и арестую.

Тогда он посадит ее на заднее сиденье своего джипа и… Что потом? Больше никто ее не увидит? Эта сцена возникла у нее перед глазами: как Дэннис говорит: «Он убил ее», — и Энн повернулась, чтобы посмотреть на Фрэнка Фармана через окно.

Дрожа, но стараясь этого не показывать, она вышла из машины. Фарман сверкнул ей в лицо своим фонариком.

— Вы звонили в службу охраны детства, — сказал он. — Написали заявление.

— Теперь это не имеет никакого значения, — проговорила Энн, — особенно после того, что произошло сегодня.

— Это останется в моем деле, — ответил он. — Вы меня скомпрометировали, из-за вас в моем деле появилось то, что не поспособствует моему продвижению по службе.

У Энн не было слов. Спрашивать: «Вы в своем уме?» — было не совсем резонно. Его жена пропала. Его сын пытался совершить убийство. А он волнуется за запись в своем личном деле, которая повлияет на продвижение по службе…

— Вы глумились надо мной, — продолжил он. — Теперь я унижу вас. Руки по швам. Как вам понравится обвинение в управлении автомобилем в состоянии опьянения, которое направится к вам в школу, мисс Наварре?

— Я не пьяна.

— Коснитесь кончика носа пальцем левой руки.

Когда она выполнила его приказ, он протянул руку и толкнул ее так сильно, что она едва не упала.

— Это нехорошо, — сказал Фарман. — Ставьте одну ногу перед другой и идите по прямой от меня.

— Вы достаточно повеселились, офицер, — проговорила Энн, стараясь перехватить контроль над ситуацией. — Положительных результатов на алкотестере вам не получить. Если вы хотели меня запугать, вам это удалось.

Он продолжал светить ей в глаза, и она не могла видеть, но со слухом у нее все было в порядке. Она услышала, как щелкнул затвор пистолета.

— Не волнуйтесь об алкотестере, — сказал он. — Я выпил столько, что хватит нам обоим. У вас будет положительный результат. Пошла. В мою машину.

Теперь она дрожала так, что не могла этого скрывать. Ей стало действительно страшно. На улице не было ни души. Они стояли в середине квартала — там, куда не доставал даже свет фонарей.

Он держал ее на мушке.

— Пошла!

Энн поставила одну ногу перед другой. Фарман сделал ей сзади подножку, и она упала на тротуар, выставив руки вперед, чтобы смягчить падение.

С виа Колинас повернула машина, и ее осветило светом фар. Энн взглянула вверх, и на ее лице отразилась вся глубина страха.

«Пожалуйста, остановитесь!»

— Это мисс Наварре! — вскрикнул Томми.

Питер Крейн припарковался у обочины перед ее «фольксвагеном».

— Томми, оставайся в машине.

— Но папа!

— Оставайся в машине!

Энн с трудом встала с тротуара.

Фарман отвернулся.

— Сэр, оставайтесь в машине.

— Что здесь происходит?

Питер Крейн. Облегчение обдало Энн, словно вода.

— Вы мешаете задержанию, — сказал Фарман. — Эта женщина пьяна.

— Нет, она не пьяна. Мыс моим сыном только что обедали с ней. Я могу поручиться за нее. Она пила содовую. — Он заглянул Фарману через плечо. — С вами все в порядке, мисс Наварре?

— Нет, — проговорила Энн. — Не все.

— У меня телефон в машине. Я вызову полицию.