Эти два принципа присутствуют в саду в равной мере и уравновешивают друг друга. У гостя, вошедшего в поместье, глаза обращены на юг, он видит водопад по ту сторону пруда, западная сторона водопада — справа от него. В поместье Гинден это — женская сторона, заповедник пожилых дам, запретная зона, хозяйственная, нечистая земля, область, посвященная осени, сбору урожая, пище, тени, короче — инь. Левая половина — владение князя, мужчин, область церемониалов, приемов, публичная зона, связанная с солнцем, весной и с воинским искусством, это — ян.

Есть два вида фонтанов — вздымающиеся и падающие. И те и другие должны быть в темном, укромном месте. Вода должна зарождаться в камнях и стремительно выпрыгивать вверх, подобно ключу. В XVI веке мастера, создававшие один из водопадов в Самбо-ин в Киото, работали больше двадцати лет, чтобы правильно расположить его. Злые духи летают всегда по прямой с северо-востока на юго-запад. Бегущая вода должна считаться с этим направлением, в ее обязанности входит позаботиться о том, чтобы злым духам было легче найти путь выхода из поместья.

Поль

Этим утром в 4.25 произошел легкий сейсмический толчок. Через несколько минут после этого — сильная гроза и град. Какая связь между этими феноменами? Никакой, без сомнения. Но нельзя помешать разуму, испуганному этими враждебными явлениями, сблизить их, сделав еще более непонятными. Мы — в стране тайфунов и землетрясений. Может ли на самом деле между ними быть причинная связь? Мне отвечает мой учитель Шонин. Тайфун создает на очень маленьком пространстве интенсивное понижение давления, которое вместо того, чтобы разлиться по атмосфере, порождает вихри на своей периферии под влиянием вращения земли. Если допустить, что есть участки поверхности земли, подверженные слабому теллурическому давлению, которое приходит в равновесие под тяжестью атмосферы, то понятно, что резкое понижение давления над такой ослабленной поверхностью провоцирует нарушение равновесия и может вызвать землетрясение.

Тайфуны, землетрясения… Я не могу не думать о связи между конвульсиями неба и земли и садовым искусством, которое соединяет эти две стихии, согласно своим тонким и скрупулезным формулам. Мудрецы и поэты, не думая о великих стихиях, посвящают себя крохотным частичкам пространства, неба и земли, пытаясь изгнать из своего сознания те замечательные дикие игры стихий, которые существовали еще до появления человека, по крайней мере, до возникновения человеческой истории. В катаклизмах можно увидеть гнев или печаль чудовищных детей, раздраженных равнодушием человека, который отвернулся от них, склонясь над своими крошечными строениями.

Шонин ответил мне, что в моих рассуждениях есть доля истины, хотя они слишком эмоциональны. Садовое искусство, находясь на стыке неба и земли, на самом деле — превосходит простую заботу о восстановлении равновесия между человеческим пространством и пространством космоса. Впрочем, Запад не игнорирует совершенно эту функцию человеческого искусства, так как благодаря громоотводу дом предлагает свои услуги, обеспечивая безопасное перемещение небесного огня к центру земли. Но амбиции японского пейзажиста устремляются выше, его знание мудрее, хотя он подвергает свои творения еще большему риску. Уже Джерба и Хверагердхи дали мне пример творения дерзкого, парадоксального, постоянно подверженного угрозе уничтожения — и я могу утверждать, что в час, когда я пишу эти строки, пустыня снова вознесла свои дюны на месте, где был феерический сад Деборы. Японцы устанавливают равновесие между двумя пространствами — человеческим и космическим. Сады расположены в точке их пересечения, они представляют более мудрую попытку творения. Неудачи здесь случаются реже — теоретически они просто невозможны, — но поскольку они случаются, то кажется, что небо и земля стремятся поглотить их в гневном безумии.

В конечном счете, это равновесие — в человеке оно называется безмятежностью — мне кажется фундаментальной ценностью восточной философии. Замечательно, что это представление о внутреннем покое играет такую небольшую роль в христианском мире. Деяния Иисуса исполнены слез, крика, резкости. Последовавшие за ним конфессии развивались в драматической атмосфере. Спокойствие кажется им тепловатостью, равнодушием, если не тупостью. Неудача и дискредитация квиетизма, проповедуемого мадам Пойон в XVII веке, хорошо иллюстрируют то презрение, с которым Запад относится к ценностям, не требующим действия, энергии, патетического напряжения.

Я размышлял над этим, посещая гигантскую статую Будды в Камакура. Какой контраст по сравнению с христианским распятием! Эта бронзовая фигура, высотой в четырнадцать метров, воздвигнутая в центре восхитительного парка, излучающая мягкость, учительную силу и пронзительный ум. Корпус слегка наклонен вперед в позе, выражающей внимание и доброжелательность. Огромные уши, с ритуально удлиненными мочками, все слышат, все понимают, все удерживают. Но тяжелые веки прикрывают глаза, отказывающиеся судить и метать молнии. Свободное платье прикрывает мягкую и полную грудь, в которой, кажется, смешиваются признаки обоих полов. Руки лежат на груди, бездейственные, бесполезные, как и ноги, вывернутые в позе лотоса. Дети играют в тени Основателя. Целые семейства фотографируются перед ним. Можно ли представить себе кого-либо фотографирующимся у ног распятого Христа?

Шонин

Сады, о которых шла речь доселе, — чайные сады, предназначенные для дружеских прогулок, для духовных бесед, для ухаживания.

Есть другие сады, куда нога не ступает, где разрешено гулять только взгляду, где встречаются и обнимаются только идеи. Это суровые сады дзен, их нужно рассматривать только с одной неподвижной, предназначенной для этого, точки, чаще всего с галереи дома.

Дзеновский сад читается как стихотворение, которое запечатлено на бумаге лишь частично, заполнить пропуски — вот дело сообразительного читателя. Создатель сада дзен знает, что роль поэта не в том, чтобы пробудить свое вдохновение, но помочь в этом читателю. Вот почему противоречивость без удержу расцветает у поклонников этих садов. Самурай на время отказывается от своей яростной и грубой простоты. Философ — от изощренной тонкости. Влюбленный предает свою опьяняющую отраду. Но самый поразительный парадокс дзеновского сада состоит в противопоставлении сухого и влажного. Кажется, ничто не может быть суше, чем слой белого песка, в котором расставлены одна, две или три скалы. А на самом деле ничто не может быть более влажным. Извивы, хитро проведенные на песке стальными граблями с пятнадцатью остриями, — не что иное, как волны, наплывы и складки бесконечного моря. А камни, установленные в узкой аллее, ведущей в сад, напоминают отнюдь не шероховатое русло высохшего потока, но наоборот — стремительные водовороты. Это не откос, выложенный плитками, а сухой водопад, окаменевший и застывший на мгновение. Песочное озеро, каменный поток, сухой водопад, тоненькое подрезанное деревце, чей измученный хребет поддерживают два камня, — все это милостыня, раздаваемая по мудро рассчитанной формуле, все это только полотно, по которому каждый созерцатель вышивает свой собственный пейзаж. Все это — мельница, в которой мелются все минутные настроения, превращаясь в состояние безмятежности. В своей внешней скудости дзеновский сад содержит в полной красочности все времена года, все пейзажи мира, все оттенки души.