Он был давно готов — под кроватью лежала собранная из Двух насосов воздушка, фляжка, выкрашенная камуфляжной зеленой краской, изюм в пластиковой банке — он слышал, что изюм улучшает зрение и реакцию.

Крысин окинул его критическим взглядом и побежал. Зимин за ним. Стараясь не отстать. Крысин бежал быстро, как должен бегать настоящий вождь.

Но Зимин удержался.

На вокзальной площади уже собрались бойцы, Крысин произвел перекличку и объявил посадку.

Через полчаса автобус остановился, и бойцы стали выгружаться.

Это было достаточно нелегко, салон был заполнен старушками, ехавшими на богомолье, довольно плотно забит, старушки стояли сцементированно, опасаясь уступить свое место, стояли, вцепившись в поручни, друг в друга, ощетинившись локтями, клюками и сумками с острыми углами.

— Выходим! — кричал Крысин. — Выходим все!

Зимин стоял в самом конце салона. Будучи человеком городским и малоопытным, он полагал, что садиться в автобус следует первым. Оказалось, что это не так. Да, он, изрядно потолкавшись с воинственными бабушками, проник в салон в авангарде, но тут выяснилось, что ничего хорошего в этом нет.

Посидеть не получилось, потому что основную массу желающих прокатиться на автобусе составляли барышни далеко преклонного возраста, и Зимин им всем уступал места.

Некоторое время ему удавалось держаться за поручень, однако неудержимая старушечья масса выдавила его в заднюю часть салона, прижала в самое неудобное место в левом дальнем углу, втрамбовала в теплую стену.

Крысин, Роликов и остальные местные были более дальновидны, и в автобус погрузились в числе последних.

Зимин повис на поручне.

Некоторое время автобус раскачивался на месте, утрясая человеческую начинку, затем скрежетнул передачами и отправился в путь.

Было жарко, в открытый потолочный люк влетала пыль, старушка справа то и дело вдавливала Зимину в ребра рукоять своей палки, старушка слева лечилась от астмы, пши–кала в рот из ингалятора и иногда для усиления лечебного эффекта пшикала и окрест, по стеклам ползали слепни, вокруг разговаривали о пенсиях, могилках, медикаментах. Но Зимин не обращал на это особого внимания, Зимин был доволен. Почти счастлив. Крысин пригласил его поучаствовать в гороховой войне, это стоило путешествия, Зимин терпел. Прижимал к себе воздушку, старался защитить ее локтями, поскольку ствол оружия был сделан из подручной медной трубки, весьма склонной к сгибанию.

Автобус полз медленно, проваливаясь в ямы, взвывая старым мотором, скрипя салоном и стуча железными зубами пассажиров. Иногда автобус причаливал к синим остановкам, но народу только прибывало.

Дышалось хуже и хуже, кроме того, начинала болеть спина. Зимин уже чувствовал, как начинает потихоньку сползать в обморок…

Но тут они приехали.

Задняя дверь не работала и пробираться к выходу пришлось через старушек, так что на улицу Зимин вывалился в изрядно помятом состоянии, однако воздушку он уберег. Не сломал, даже не погнул.

Крысин выстроил бойцов вдоль дороги и произвел проверку.

— Очки? — спросил Крысин первым делом. — У всех есть? Давайте, показывайте.

Стали доставать очки. Они были разные. Токарные, мотоциклетные, самодельные, самые оригинальные были, конечно, у Крысина — светофильтры, снятые с авиационного шлема. Крысин закрепил их на целой системе резинок. Крысин надевал очки, и они закрывали ему почти все лицо, вплоть до подбородка, отчего Крысин походил на стрекозу. Или на пришельца. Он и самострел себе обделал особо — украсил разноцветной проволокой, отполировал и покрыл лаком, а приклад обмотал желтой изолентой.

— У меня нет, — ответил Роликов. — Я у отца хотел…

— Тебе и не надо, — оборвал Крысин. — Ты не воюешь.

— У меня самострел!

Роликов показал самострел. Доску–вагонку, выпиленную в виде ружья. С курком, с куском приклеенного наждака, с прицелом из медной проволоки.

— Я и патронов нарезал…

Роликов сунул руку в карман, достал горсть рубленой алюминиевой проволоки, загнутой галочками.

— А есть с изоляцией…

Он достал из другого кармана патроны, нарезанные из проволоки с красной изоляцией.

— И самострел хороший, на тридцать метров…

— Да видели мы твой самострел, не пойдет.

— Как не пойдет? — возмутился Роликов.

— Так не пойдет. Тебе сколько раз объяснять, что проволокой нельзя пуляться? Можно только горохом. Только горох!

— Но ведь вы… Обещали же…

— Обещали в следующем году, а ты сейчас поперся. Никто тебя не тянул.

— Да я…

— Раз приперся — сиди у реки. К тому же у тебя нет очков — это три. Все, Ролик, не зли меня, сиди на бугорке. А то в следующий раз вообще не поедешь.

— Ладно, — Роликов надулся. — Ладно, смотрите сами. Если сейчас меня не пустите, я расскажу дяде Мише…

Роликов приходился Крысину двоюродным братом, и просто дать ему в ухо Крысин не мог.

— Все равно очков для тебя нет, — сказал Крысин. — Вряд ли тебе кто свои уступит.

— У меня запасные есть, — сказал Зимин.

У него на самом деле были запасные, вырезанные лобзиком из оргстекла.

— Вот видишь, — Роликов тут же отобрал у него очки. — И очки когда надо нашлись.

— Проволокой опасно, — сказал Крысин. — И больно.

— Да из такой все равно никуда не попадешь, — сказал кто то, — пусть воюет.

— Сам ты не попадешь! — возмутился Роликов. — Это если упреждение не делать, а если с упреждением…

— Ладно, — махнул Крысин. — Твое дело. Дай ка патроны.

Роликов протянул Крысину горсть серебристых галок. Крысин отобрал, подкинул в ладони, выкинул в траву.

— Будешь стрелять с изоляцией, — велел он. — Если узнаю, что стрелял такими…

Крысин показал кулак.

Роликов кивнул.

— Напоминаю правила, — сказал Крысин. — Война всех против всех. Расходимся в разные стороны. Я грохаю из пугача — и начинаем сходиться. Напоминаю — палим только горохом! Если кто стрельнет подшипником — я сразу увижу, от подшипника синяк совсем другой. Тому, кто будет стрелять подшипником, я сам по шее наколочу. И вообще не советую обманывать.

Все кивнули, Зимин два раза. Все знали, что Крысин не любил обманщиков, на войну их больше не приглашал и вообще не дружил. А дружить с Крысиным было выгодно, дружить с ним хотели все. Потому что Крысин был боксер и его все боялись. Потому что папа Крысина был начальником, и сам Крысин уже в четырнадцать лет гонял на мотоцикле. Потому что у Крысина была сестра, самая красивая девушка в школе. Потому что Крысин не был жадиной, потому что Крысин все время что то придумывал, потому что Крысина все уважали.