Внутри пахло горькой полынью. Когда глаза привыкли к темноте, Хейзел рассмотрела стол со стулом и два завешанных грязными шторами окна: одно справа от нее, возле плиты, а другое — напротив входа. Под окном, в темном углу виднелись очертания кровати и лежащего на ней человека. Тлетворный запах ощущался все явственнее.

Дочь бросилась к матери, запах усилился. Эмили Микаллеф неподвижно лежала на спине, не подавая признаков жизни. Ее щеки впали, а лицо было в пятнах засохшей черной крови. Хейзел рухнула на колени и тихо заплакала, словно заблудившийся в лесу ребенок:

— Нет, нет, нет…

— Встать!

В дверном проеме черной тенью стоял Питер. Ноги чуть согнуты в коленях, а в руке блестит острое лезвие длинного разделочного ножа. Таким ножом отец когда-то, когда Хейзел была еще маленькой девочкой, потрошил рыб.

— Иди к черту! — закричала она в ответ.

— Делай все, как я скажу, если хочешь, чтобы твоя мать жила.

Хейзел медленно поднялась на ноги и, став к преступнику лицом, произнесла:

— Будь Эмили жива, я бы беспрекословно выполнила все твои требования, Питер! А теперь не буду! Видишь, она умерла! Что бы ты ни задумал, придется применить силу, потому что я больше не предлагаю тебе свою жизнь!

Маллик вошел в хижину, чиркнул в темноте спичкой и поднес дрожащий огонек к небольшой масляной лампе. Комната наполнилась тусклым желтым светом, и Хейзел увидела, что лоб Питера покрыт пятнами крови, а нос разбит в лепешку, но убийца сохранял хладнокровие — казалось, что боль над ним не властна.

На стене слева от себя Хейзел заметила фотографии. Беглый взгляд подтвердил подозрения, что на них изображены жертвы Маллика. Он фотографировал их и вывесил в ряд.

— У нас состоится сделка, Хейзел, потому что твоя мать жива! — произнес Питер.

При свете лампы она вновь посмотрела на Эмили и на этот раз разглядела слабое движение глаз под тонкой кожей опущенных век.

— Она всего лишь спит, — пояснил Усыпитель. — Есть такое растение, пиретрум девичий — оно оказывает болеутоляющее и снотворное действие.

— Накачал ее лекарствами? Ты, ублюдок…

— Твоя мать находится на грани жизни и смерти. Я дал ей не только пиретрум девичий от боли, но и настойку лакричника для разжижения крови. А это опасная смесь, и сердце может остановиться в любой момент. Правда, стоит сделать одну инъекцию тимьяна, и она будет спасена.

— Ей восемьдесят семь лет! Думаешь, она выдержит?! Неужели не мог просто привязать ее к стулу, как делают в домах для умалишенных?!

Питер стоял за столом, и, несмотря на тусклое освещение, его бледное лицо сияло, как начищенная монета. В руке по-прежнему зажат нож, но пока острие направлено вниз.

— Ты сказала правду о гордости. В Библии под «гордостью» понимают непомерную гордыню, а это есть смертный грех. Я имею полное право гордиться собой, моя гордость праведная и благочестивая! — Маллик кивнул в ее сторону. — А твоя?

Он обогнул стол и подошел к Хейзел. На изуродованное лицо упала полоска света.

— Теряем драгоценное время, — напомнил убийца. — Сейчас я отдам тебе нож, Хейзел. Ты знаешь, что нужно делать!

Остановившись напротив, он протянул ей нож.

— Я не собираюсь убивать себя ради твоей дурацкой идеи! — с дрожью в голосе крикнула она.

— А вот Христос добровольно принял смерть!

— Мы, наверное, читали разные книги.

— А накануне Сын Божий истекал кровью в саду Гефсимании. — Питер провел пальцами по лицу и протянул ей окровавленную руку. — Как и написано: «Воля Божья властно звала Его вперед». Иисус преклонил колени в масличном саду, зная, что должен нести свой крест. — Он шагнул ближе к Хейзел, сжимая в ладонях нож. — Его вестник пришел к тебе, и ты примешь миропомазание!

— Питер, никто из нас не станет Христом. Ты просто обезумел от горя… — Она почувствовала, как острие ножа коснулось нижней губы.

— Назовешь меня еще раз Питером, и я вырежу это имя на твоих губах. Ну-ка скажи, как меня зовут?

Хейзел промолчала, а убийца отвел лезвие в сторону.

— У меня есть кое-что посильнее ножа, раз ты такая трусиха.

— Давай посмотрим. — Она старалась унять дрожь в голосе. По подбородку тоненькой струйкой стекала кровь. — Вспомни обо всех людях, к которым ты проявил милосердие и любовь, и давай продолжим. Ты же знаешь, как исчезать, — сможешь сделать это и сейчас.

Питер отвел назад руку и метнул нож, который со стуком вонзился в дверь. Хейзел от неожиданности вздрогнула, а убийца отступил к саквояжу, который стоял на полу возле одного из стульев, и вынул пистолет. Хейзел в ужасе смотрела на оружие, понимая, что нож был лишь проверкой, а смерть принесет пистолет.

— Я отвезу твою маму туда, где ее обязательно найдут, — пообещал Маллик. После того как она помолится над твоей могилой, конечно. Когда поедем, будет светло, так что Эмили найдет обратную дорогу, если захочет возложить цветы.

— Прошу тебя, — взмолилась Хейзел. — Верни маму к жизни. Докажи, что она выберется отсюда живой.

Усыпитель смотрел на нее безо всякого выражения, раскачивая пистолет на кончике пальца.

— Пожалуйста, Саймон!

— Ага, значит, если от меня что-то нужно, я сразу превращаюсь в Саймона!

— Разреши хотя бы попрощаться.

— Хочешь, чтобы мама увидела твою смерть? Чтобы она стала свидетельницей последних минут жизни родной дочери?

Без предупреждения Питер поднял пистолет и, целясь Хейзел в голову, нажал на спусковой крючок. Глухо щелкнул курок, однако выстрела не последовало. Силы покинули Хейзел, и она рухнула на пол словно подкошенная, вытянув вперед руку и пытаясь отыскать опору. Наручники звякнули об пол.

— Хорошо, иди буди мать! — крикнул он, стоя над ней. — Оставь о себе приятные воспоминания!

Хейзел нащупала руку Эмили и прижалась лицом к родной ладони. Сквозь зловоние запекшейся крови настойчиво пробивался до боли знакомый запах мамы. Она глубоко вдохнула любимый с детства аромат, который шел рядом с ней всю жизнь. Мало того, он стал для нее источником жизни! Вдруг Хейзел охватило светлое и радостное желание жить дальше! Ей не хотелось умирать. После многочисленных потерь и страданий, после нескольких лет одиночества и унижений, после мучительной боли и череды неудач она по-прежнему не хотела расставаться с бесценным даром, которым является жизнь. Хейзел сжала ладонь мамы — Эмили Микаллеф не просыпалась. Хейзел встала и повернулась к Питеру.

— Хорошо, — сказала она. — Я принимаю твои условия.

Маллик порылся в кармане, выудил наконец один-единственный патрон и загнал в патронник пистолета.

— Какие еще условия? Нет никаких условий, и твое согласие ничего не значит!

— Конечно, нет. Так же как не существовало никаких соглашений между тобой и людьми, которых ты отправил на тот свет. Просто воспользовался отчаянием обреченных на смерть, как сейчас пользуешься моей беспомощностью.