– Какая же ты дура! – Я скатываюсь в детские перебранки. – Вот смотрю на тебя и думаю: даром, что ты такая хорошенькая, но Богом клянусь, ты самая глупая девушка, которую я знаю! С Екатериной все понятно: она стара и неинтересна, так что она совершенно безнадежна.

Она отворачивается от меня и спешит вверх по ступеням, в комнаты королевы. Я же поворачиваю в свои комнаты. Я исцелилась от тоски по этому месту и желания здесь остаться. Сейчас я хочу вернуться домой в Шотландию. Я устала от этого двора, в котором столько женщин, которые называют себя моими сестрами, но сплетничают за спиной. Теперь я ненавижу их, королеву Англии и королеву Франции.

Я не единственная, кому надоели французы и то, как они подкупают придворных, превращая их в своих сторонников. Мария и ее муж открыто находятся на содержании у французского двора, и половина английского двора берет французские взятки. Французские торговцы и мастеровые лишили хлеба насущного честных английских трудяг во всех мастерских и магазинах города.

Я предостерегаю Генриха о том, что Франции уже ни к чему вторгаться к нам с помощью флота, их уже так много на английской земле, что на улицах Лондона почти не услышишь английской речи. Генрих только смеется в ответ, ничто не может омрачить его чудесное настроение. Он весь день проводит на соколиной охоте, предоставив все государственные дела хлопотам Томаса Уолси, который лишь приносит ему документы на подпись в то время, когда он должен слушать мессу. Генрих просто пишет свое имя на бумаге, не вникая в дела ни Бога, ни государства.

Однако жители Лондона думают так же, как и я: в Англии появилось слишком много иностранцев, которые крадут средства на жизнь у простых подданных. Каждый день поступает по дюжине жалоб на жульничество и обман иностранных торговцев, о том, как французы совращают и крадут людей, о грабежах и разбое на дорогах и о том, как местным работягам не хватает работы.

Когда французов все же удается призвать к ответу, те просто подкупают судей и выходят на волю совершенно без потерь. Жители Лондона возмущаются все сильнее. Мастеровой люд предпринимает решительный шаг в день великой Пасхи, когда эль течет рекой и народ вокруг празднует освобождение от долгого и сурового поста. Они напиваются, собираются вместе, берут в руки оружие и нападают на французских захватчиков. Сигналом к началу действий стала сильная эмоциональная проповедь на рынке Спитафилд. Работодатели дают своим подчиненным выходной в самом начале мая, и они оказываются свободными и вооруженными, а это сочетание потенциально опасно, особенно для ребят, которые и без того готовы драться, как только захмелеют. Небольшие группки стекаются в огромные банды, которые бродят по городу и бьют окна лавок, принадлежащих иностранным купцам, и оскверняя экскрементами пороги домов иностранных лордов. Стены двора португальского посла оказываются вымазанными содержимым навозной кучи, слуги испанского посла покидают его дом, чтобы ввязаться в драку, французские торговцы запираются в домах и сидят в полной темноте. Везде, где на вывеске написано французское имя или слово, хоть отдаленно напоминающее что-то французское, а английские подмастерья не отличаются особенной образованностью, оказываются выбитыми окна и выломаны камни из мостовой, все изломано, испачкано и осквернено.

Даже Томасу Уолси, человеку их класса, не удается избежать народного гнева. Его прекрасный новый лондонский дом оказывается окруженным целой бандой, которая кричит, что он будет отчитываться перед ними за попытку распространения благотворительной помощи беднякам. Они предупреждают его о том, что не допустят никакой благотворительности по отношению к иностранцам. Им не нравится он и его хитрые махинации. К тому же если бы им всем платили хорошие зарплаты, то его благотворительность была бы не нужна.

Они требуют возвращения добрых старый дней и восстановления справедливости, и лорд-канцлер, прислушивающийся к крикам из-за мощной двери, отделяющей толпу от него, запершегося вместе с колоссальным штатом вооруженных слуг, опасается, что рано или поздно кто-то из них призовет к возвращению Белой розы, Плантагенетов, истребленной семьи моей матери. Он прекрасно понимает, что этого призыва нельзя допустить ни в коем случае. Он отправляет посыльного к королю с рекомендацией убрать охрану, которая удерживает толпу на хорошем расстоянии от Ричмондского дворца.

– Я сам выеду навстречу своему народу, – величественно объявляет Генрих. Разговор происходит поздним вечером, уже ближе к темной летней полуночи. Мы как раз сидели за поздним ужином. Екатерина выглядит уставшей, но щеки Марии и ее мужа, Чарльза, сияют от свежего воздуха и вина, и они выглядят так, словно готовы протанцевать до утра.

Мария, которой удивительно идет ее кремовое платье и жемчуга, держит под руку обоих мужчин и восклицает:

– О, но вы не станете этого делать!

– Им нельзя позволить выйти из повиновения! – заявляет Генрих. Он склоняет голову ко мне. – Спроси королеву Шотландии, она знает об этом не понаслышке. Она тебе скажет, что людей необходимо ставить на место всеми доступными тебе способами. Но как только они отваживаются на открытое неповиновение, правитель просто обязан его подавить. Ведь так? Подавить!

Я не могу с этим спорить, хотя Екатерина и Мария ждут от меня помощи, чтобы вместе утихомирить Генриха.

– Когда они поднимаются против тебя, ты обязан их подавить, – просто отвечаю я. – Как вы думаете, почему я сейчас не на своем троне? Лишь только из-за их безрассудного бунта.

– Но это же было из-за… – начинает Мария, и я единственная замечаю, как ее муж щипает ее за руку, чтобы заставить замолчать. Чарльз Брэндон, лучший друг Генриха, собутыльник и партнер по турнирам и охотам, танцам и карточным играм, сумевший так долго сохранять свое место возле правителя только благодаря своему самому главному достоинству: он никогда не спорил со своим другом и повелителем. Что бы Генрих ни сказал, Чарльз будет с ним согласен. Он как игрушка на шарнирах, которую Арчибальд не так давно подарил маленькому Якову, она только и делает, что кивает головой. Брэндон не может позволить себе не соглашаться со своим господином, потому что шарнир позволяет движение только в одну сторону: только в сторону согласия.

– Я выступлю им навстречу, – настаивает Генрих. Он поворачивается к начальнику королевской стражи: – Отправьте за герцогом Норфолк и его сыном.

– Милорд, – начинает Екатерина.

Генрих прислушивался к ней с первых дней брака. Но тогда он еще с ней спал, был одурманен ею и уверен в том, что у них будет сын и наследник. Однако теперь, после всех постигших их потерь, он сомневается в том, насколько хорошо ее знает. Он сомневается в том, что ее устами говорит Господь. Он сомневается в том, что может хоть чему-либо у нее научиться. Поэтому он просто отходит от нее развязной походкой и бросает взгляд в сторону Бесси Блаунт, чтобы убедиться в том, что она заметила его храбрость. Потом он просто останавливает Екатерину фразой:

– Мы выезжаем немедленно.

Брэндон прекрасно знал, что никто никуда не поедет в ближайшее время, поэтому даже не потрудился вооружиться. Отряд выезжает лишь на следующее утро. Вот тогда Брэндон велит запрячь своего коня в лучшую сбрую и едет рядом с королем. Пока они прогулочным шагом продвигаются по дороге, Говарды, отец и сын, ведут вооруженную до зубов охрану по городу, вычищая улицы от ротозеев. Подмастерья, среди которых есть и взрослые, и почти дети, как раз протрезвели и очень устали, и отчаянно желают оказаться как можно ближе к дому. Они начинают оттекать в свои районы и только в этот момент слышат стук копыт о каменные мостовые. Завернув за угол, они видят герцога Норфолк с опущенным забралом во главе его личной небольшой армии. И эти солдаты с мрачными и суровыми лицами стали давить их конями, как будто эти люди были теми самыми ненавистными шотландцами под Флодденом.