Собрав своих старших дружинников и коломенских воевод, Глеб Ингваревич объявил им, что суздальцы покидают их.

– Долго Коломна не выстоит против такого множества мунгалов, – молвил князь, – поэтому этой же ночью всех женщин и детей нужно отправить в дальние села и лесные урочища. Кто пожелает, может идти во Владимир вместе с суздальскими полками. Я останусь в Коломне, буду сражаться с мунгалами до последней возможности.

Несмотря на поздний час, Коломна гудела, как растревоженный улей. На узких улицах города рыжими всполохами мелькали факелы, к городским воротам двигались сани с поклажей, шли толпы людей. Скрипели открываемые ворота, всхрапывали лошади, которых поспешно запрягали в оглобли. Беспокойно лаяли собаки, метаясь под ногами у хозяев.

Тело Романа Ингваревича было решено уложить в гроб и отвезти на какой-нибудь глухой погост, дабы укрыть там до весны. По весне те из коломенских дружинников и княжеских челядинцев, кто переживет татарское нашествие, должны будут перезахоронить прах Романа Ингваревича в вотчинном граде его отца.

Княгиню Анастасию Борисовну с маленьким сыном и княжну Радославу Глеб Ингваревич отправил с надежными людьми в город Козельск, затерянный в дремучих приокских лесах в ста пятидесяти верстах к западу от Коломны. Тамошний князь пал в битве с татарами на реке Калке четырнадцать лет назад. Ныне в Козельске правила вдовствующая княгиня Феодосия Игоревна, родная сестра Юрия и Ингваря Игоревичей.

Спешное ночное отступление суздальских полков от Коломны скорее походило на бегство от неприятеля. Половина населения Коломны и почти все бывшие татарские невольники ушли вместе с суздальцами в сторону града Москвы. Путь отступающего суздальского войска и двух тысяч беженцев пролегал по льду Москвы-реки.

От Коломны до Москвы было семьдесят верст.

Братья Георгиевичи гнали войско вперед с такой поспешностью, что безлошадные беженцы начали отставать большими группами. Люди, обремененные детьми и стариками, не могли угнаться за войском.

В одной из групп отставших беженцев оказались Терех и Саломея.

Радослава звала Саломею ехать вместе с нею в Козельск, но Саломея отказалась, вняв совету княжеской ключницы Гликерии попытать счастья в многолюдном и богатом Владимире. Гликерия, плененная татарами в Рязани, бежала из стана хана Кюлькана вместе с прочими невольниками в момент решительного натиска русских полков на расстроенную орду степняков. Бойкая Гликерия сказала Саломее, что Козельск – это глушь, зато Владимир – стольный град Суздальского княжества.

«Во Владимире при нашей молодости и красоте можно удачно замуж выйти, – молвила пронырливая ключница. – И для мунгалов град Владимир – орех не по зубам!»

Терех свел знакомство с костромским купцом Яковом, который тоже покинул Коломну, прибившись к уходящим суздальским полкам. У Якова имелись во Владимире друзья среди тамошних купцов, по этой причине Терех, Саломея и Гликерия держались в пути рядом с ним. Яков положил глаз на статную голубоглазую Гликерию, оказывая ей всевозможные знаки внимания. Бывшей ключнице тоже приглянулся сорокалетний моложавый купец, поэтому она охотно уединялась с Яковом во время долгих остановок в селах, разбросанных по берегам Москвы-реки.

Это был давно обжитый суздальскими смердами край, богатый пушным зверем, речной и озерной рыбой, бортными и смоляными промыслами. Стольным градом этого лесистого края была небольшая Москва, ставшая крепостью во времена Юрия Долгорукого.

Четырехдневный путь по ледяной дороге на холодном ветру так сильно утомил Саломею, что она, оказавшись в Москве, наотрез отказалась идти пешком до Владимира, узнав, что путь туда еще длиннее. Саломея сказала, что дождется весенней оттепели либо купеческого каравана, чтобы верхом или на санях доехать до Владимира. Терех заявил, что тоже останется в Москве, покуда не спадут морозы. Одежка на нем была не ахти, поэтому Терех едва не обморозил себе пальцы на руках и ногах.

– Глядите, голуби мои, дождетесь татарской напасти, тогда запоете Лазаря! – предостерег Яков Тереха и Саломею.

Проведя в Москве всего одну ночь, Яков с рассветом двинулся вдогонку за суздальскими полками. Вместе с ним ушла Гликерия.

В Москве скопилось около шестисот беженцев, это были те, кто совершенно выбился из сил и кого вынудили задержаться здесь наступившие сильные морозы. Единственный здешний постоялый двор был переполнен уставшими обмороженными людьми, которые спали вповалку прямо на полу в помещениях, где были печи.

Всех беженцев постоялый двор вместить не мог, поэтому около четырехсот человек разместились в домах горожан, изрядно потеснив население этого небольшого городка.

Всех взрослых мужчин, при их желании, здешний воевода Филипп Нянко зачислял в войско, выдавая каждому оружие и пропитание. Около тридцати человек были взяты в княжескую дружину – это были люди, имеющие в прошлом боевой опыт.

Вступил в княжескую дружину и Терех. Его, как бывшего гридня рязанского князя, сразу сделали десятником. Терех помылся в бане, приоделся, побрился, и к нему сразу вернулась его прежняя самоуверенность. Наврав гридничему, что Саломея его жена, Терех добился, чтобы его поселили на княжеском подворье вместе с ней.

Княжеский терем был древний, потемневший от времени, со скрипучими дверьми и лестничными ступенями. Единственным украшением княжеских хором были разноцветные стекла, вставленные в окна на втором ярусе. Окна нижнего этажа были по старинке забраны решетками с полупрозрачной слюдой.

Терех и Саломея разместились в одном из нижних помещений терема, узком, темном и с низким потолком. Это была бывшая кладовая, поэтому окон здесь не было. Через круглую отдушину в потолке сверху постоянно доносились отдаленные голоса челядинок, там была спальня служанок и комната, где девушки ткали холстяную и льняную ткань.

Саломея была благодарна Тереху за то, что он помог ей бежать из татарского становища, что всячески заботился о ней в трудном пути из Коломны в Москву, что не бросил ее одну в Москве. Саломея без возражений согласилась играть роль жены Тереха, чтобы и дальше быть с ним рядом. Благодарная Саломея в первую же ночь отдалась Тереху, разнеженная теплом их совместного жилища, стены которого были из сосновых бревен, а не из жердей и войлока, как было в татарской юрте.

В свете масляного светильника нагая Саломея с копной пышных вьющихся волос и большими блестящими очами показалась Тереху прекраснейшей женщиной на свете. Сластолюбивый Терех посчитал соитие с Саломеей некоей наградой ему от Всевышнего за все перенесенные страдания. Он покрывал жадными поцелуями роскошную упругую грудь Саломеи с небольшими острыми сосками, гладил руками ее живот, нежное лоно и раскинутые в стороны прекрасные бедра. От кожи и волос Саломеи, недавно пришедшей из бани, исходил еле уловимый запах мяты и березовых веников.

Разрумянившееся лицо Саломеи с полузакрытыми очами и приоткрытыми алыми устами было полно неги и умиротворения, ее гибкие руки были бессильно закинуты за голову.