Но всего этого оказалось недостаточно для того, чтобы отбить охоту у герцога Апулийского, чья армия оставалась практически не пострадавшей. Он приступил к осаде Дураццо. Однако и тут задача оказалась сложнее, чем ожидалось: гарнизон, зная, что сам император спешит ему на помощь с большим подкреплением, сопротивлялся стойко. Наконец 15 октября появился Алексей и три дня спустя повел свою армию в атаку. К этому времени Робер выстроил свое войско несколько севернее города. Сам он командовал в центре, Боэмунд находился на левом фланге – удаленном от моря, – а на правом фланге находилась жена Робера, лангобардская принцесса Сикелгаита Салернская.

О Сикелгаите стоит сказать несколько слов. Из всех персонажей мировой истории ее, пожалуй, в наибольшей степени можно уподобить валькирии. Женщина весьма крупного калибра, она почти никогда не покидала своего мужа, и уж тем более во время сражения, одного из любимейших ее занятий. Несясь на коне в самую гущу битвы, с длинными белокурыми волосами, струящимися из-под шлема, она оглушала одновременно и соратников, и врагов трубными криками ободрения или проклятия. Сикелгаита, несомненно, была достойна занять место рядом с Брунгильдой, самой знаменитой валькирией.

Как и всегда во время личного участия императора в сражении, на поле боя присутствовала в полном составе его варяжская гвардия. Теперь она, правда, состояла по большей части из англосаксов, которые покинули Англию после сражения при Гастингсе[72] и поступили на службу к византийскому императору. Ими двигало желание отомстить ненавистным норманнам. Раскрутив огромные двуручные боевые топоры над головой, они обрушивали их на лошадей и всадников, вселяя ужас в апулийских рыцарей. Паника охватила и лошадей, и вскоре норманнский строй был смят. Однако в итоге верх в сражении взяли норманны – и именно благодаря Сикелгаите, если верить имеющимся источникам.

Лучше всего об этом рассказывает Анна Комнина:

«Когда она увидела убегающих солдат, то громогласно воззвала к ним: «Далеко ли бежите вы?! Стойте и ведите себя как мужчины!» Не сумев остановить их таким образом, она схватила длинное копье и помчалась вскачь за убегающими; увидев это, они опамятовались и вернулись на поле сражения».

Левый фланг, находившийся под командованием Боэмунда, также смог выдержать натиск противника: там стоял отряд арбалетчиков, против которых варяги оказались бессильны. Пути отступления для византийцев были отрезаны – они могли сражаться только на том месте, где стояли. Некоторым из них все же удалось вырваться из окружения, и они нашли прибежище в близлежащей часовне. Но норманны подожгли церковь, и большинство находившихся там погибли в пламени.

Сам император сражался отважно, но цвет византийской армии был уничтожен в сражении при Манцикерте, и когда главнокомандующий обнаружил, что его предал семитысячный отряд турецких наемников в полном составе – одолженный ему сельджукским султаном, – то понял, что битва проиграна. Слабый от потери крови, испытывая мучительную боль от раны во лбу, император двинулся через горы в город Охрид, чтобы там организовать в единое целое немногие разрозненные отряды, что у него остались.

Каким-то образом Дураццо все же продержался до февраля 1082 г.; после этого Робер уже не встречал особого сопротивления. Он направился на восток, в македонскую провинцию Касторию – вероятно, к этому времени завоевание Константинополя Гвискар считал уже делом решенным.

Но жизнь рассудила по-другому. В апреле из Италии прибыли посланцы: поднялись с оружием Апулия, Калабрия и значительная часть Кампаньи. Наряду с этими сообщениями вестники привезли письмо от папы Григория VII. Враг папы Генрих IV, король римлян[73], стоял у ворот Рима, требуя коронации его как императора Запада. Сложившаяся ситуация настоятельно требовала возвращения герцога домой. Поручив руководство экспедицией Боэмунду, Робер на корабле направился через Адриатику в Италию.

Все эти осложнения не были такими уж случайными, какими казались на первый взгляд. Племянника Робера Абеляра, лишенного герцогом собственности и впоследствии попросившего убежища в Константинополе, не понадобилось особо убеждать вернуться в Италию и при помощи немалого количества византийского золота поднять там восстание. Алексей Комнин также направил посольство ко двору Генриха IV, указывая ему на то, какими опасностями чревата ничем не обузданная политика Робера, и Генрих – получив 360 000 золотых монет и несколько бесценных предметов из имперской сокровищницы – немедленно заключил договор о союзе с Византией.

Алексей провел зиму в Фессалониках, собирая там войска. Армия Боэмунда между тем неуклонно наращивала свое присутствие и влияние в западных провинциях империи; кроме того, вскоре ожидалось прибытие самого Робера. К этому времени византийская казна уже сильно обеднела, и севастократору Исааку пришлось собрать синод в соборе Св. Софии, где он объявил о конфискации всех церковных сокровищ. Церковные иерархи, хотя и не скрывали своего неудовольствия, смирились с этим волевым решением.

На протяжении еще целого года Боэмунд продолжал свое продвижение, пока вся Македония и значительная часть Фессалии не оказались под его контролем. И лишь весной 1083 г. вблизи осажденного города Лариссы Алексею удалось повернуть ход событий. Боэмунд оказался вынужден снять осаду и отойти в Касторию; с этого момента его успехи пошли на убыль. Потерявшая боевой дух, тоскующая по родине и давно уже не получавшая денежных выплат норманнская армия стала сдавать завоеванные позиции. Когда Боэмунд направился на корабле в Италию, чтобы собрать там денег для армии, его заместители немедленно сдались византийцам, а венецианский флот отвоевал Дураццо и Корфу. К концу 1083 г. в руках норманнов осталась только небольшая береговая полоса и один-два острова, далеко отстоящие от материка.

Но по другую сторону Адриатики события развивались совсем иначе – дела у Робера Гвискара шли великолепно. К середине лета последние очаги апулийского сопротивления были подавлены. Затем он отправился вызволять папу Григория, который забаррикадировался в замке Св. Ангела. 24 мая 1084 г. Робер разбил лагерь под стенами Рима. Однако Генрих IV, который низложил Григория и был коронован марионеточным антипапой, не стал его дожидаться. За три дня до появления норманнов у городских ворот он ушел в Ломбардию.

На рассвете 28 мая первый из ударных отрядов Робера прорвался в город через Фламиниевы ворота; вскоре норманны вызволили папу из его крепости и с почестями доставили в Латеранский дворец. И лишь тогда наступила трагедия. В городе началась оргия грабежей и насилия. Все это продолжалось в течение трех дней, пока жители, будучи не в силах более выносить такое бесчинство, не поднялись против своих притеснителей. И тогда норманны предали Рим огню. Капитолий и Палатин[74] были разрушены, от церквей и дворцов остались одни лишь остовы. Между Колизеем и Латеранским дворцом едва ли имелось хоть одно здание, которому удалось избежать пожара.