Мы приводим показание Броневского, ничего в нем не меняя. Конечно, ручаться за настроение "всего народа", во всех социальных классах он не мог.

В первые же месяцы после Аустерлица и после смерти Питта Младшего стала происходить в довольно ускоренном порядке эволюция политики Порты, превратившая Наполеона из опасного врага, от которого Россия и Англия были призваны защищать турецкую независимость, в желанного могущественного союзника султанского правительства. Следовательно, борьба, которую далматинские славяне и черногорцы при активнейшей помощи русских вооруженных сил вели в течение всего 1806 г. против наполеоновского наместника маршала Мармона на западном побережье Адриатического моря, направлялась прямо — против французов, а косвенно — против турок, — и в Константинополе боялись русских успехов.

В конце 1806 г. уже мало было сомнений, что наполеоновскому послу Себастиани удастся довести дело до объявления Турцией войны как России, так и Англии.

Война разразилась весной 1807 г., но вся тяжесть ее обрушилась не на Англию, а на Россию, то есть на ее представителя на Средиземном и Адриатическом морях — адмирала Сенявина, его моряков и солдат.

Вся осень и зима с 1806 на 1807 г. прошли для французов в ожидании и тревоге. Они защищались, охраняли Рагузу, но о штурме или хотя бы даже осаде Боко-ди-Каттаро или о нападении на Черногорию не могло быть и речи. Ходили беспокоившие Мармона слухи о десятитысячном русском корпусе, который готовится отплыть из русских черноморских портов на помощь Сенявину. Да и без этой подмоги эскадра Сенявина, уже сама по себе, владея морем, делала положение французов крайне шатким: "Операция (речь идет о проектах действий против Боко-ди-Каттаро — Е. Т.), впрочем, была очень трудна, так как русские имели такие морские силы, что нельзя было даже и думать оспаривать у них господство на море"1, — признает Мармон.

Но вот произошло событие, внесшее новые изменения в положение Сенявина: Турция, побуждаемая не только заманчивыми обещаниями, но и прямыми угрозами Наполеона, объявила России войну. Турки страшились также и возможности нападения на их восточные вилайеты со стороны дружественного Наполеону Ирана. Все это и привело диван к решению порвать с Россией и Англией, союз которых всегда рассматривался в Константинополе как возможное "начало конца" Турции.

29 декабря 1806 г. русское посольство в полном составе выехало из Константинополя, а на другой день, 30 декабря, Турция формально объявила войну России.

Война была перенесена из Адриатического моря в Архипелаг.

В России ничуть не обманывали себя касательно трудностей, опасностей и невыгод союзных с Англией действий в Средиземном море. Опыт "совместных", "союзнических" действий Нельсона с Ушаковым в 1798–1799 гг. еще был свеж в памяти.

Еще 22 сентября 1805 г., а затем 5 июля 1806 г. и, наконец, в большом докладе, поданном Александру 18 декабря 1806 г., морской министр Чичагов неоднократно возвращался к вопросу об английских "союзниках". В первой из этих докладных записок Чичагов опасается, что англичане будут не столько помогать русским действовать в Средиземном море, сколько стараться прибрать к рукам Египет: "…нет ни малейшего сумнения, чтобы Сент-Жемский кабинет, коего намерения обыкновенно на одну собственную пользу устремляются, не употребил всех средств к занятию Египта, можно сказать, из-под ног наших"2.

Чичагов считал, что для достижения этой цели англичане употребят все усилия, чтобы прочно утвердиться на Мальте, которая сама по себе "столь убыточна" для них. Но русский морской министр был убежден, что Мальта нужна англичанам вовсе не только как база для овладения Египтом, но и для утверждения своего господства на всем Средиземном море, над греками, над "всеми окрестными владениями", то есть, другими словами, над всеми берегами Балканского полуострова, а потом и над русским Черноморьем, причем средствами подобной экспансии явятся торговля и британский флот. "Не ясно ли представляется, что, утвердясь в Мальте, постараются они (англичане — Е. Т.) утвердить себя на Средиземном море и потом сочтут себя вправе распространить влияние свое и на все окрестные владения? Первая цель их будет взять под защиту свою Египет, а тем усугубить влияние свое на турок, потом на греков и на весь тот край. Отсюда пойдут они далее обеспечивать себя в завладении восточной торговли… Чувствуя, что по мере распространения своего нужно им увеличить способы свои, помышляют они непрестанно о приобретении оных. Они намеревались даже утвердиться, под именем колоний, на черноморских берегах наших… Они знают, что край сей со всеобщею торговлею представляет несчетные способы к содержанию обширного флота. Конечно, имеют англичане сие в виду и хотят у нас из рук вырвать сии выгоды. Сие предполагать должно по правилам обыкновенной английской политики, которая, не щадя никого, кроме себя, ослепляет других деньгами, сберегает драгоценнейшее свое сокровище — людей, проливает кровь союзников, шествует всегда скорыми шагами к источникам обогащения и пополняет оными временные свои издержки"3.

Так предостерегал Чичагов царя еще в первой своей записке от 22 сентября 1805 г., когда Сенявин уже отплыл в Средиземноморскую экспедицию.

В своей записке от 5 июля 1806 г. он предлагал в случае войны с турками отправить немедленно из Балтийского моря в Средиземное еще 7 кораблей и "столько же меньших судов". Тогда, по расчетам Чичагова, у Сенявина окажется эскадра из 16 кораблей, 8 фрегатов и 11 "меньших судов", не считая транспортов. Этих сил, по мнению министра, может хватить для успешной борьбы против турок даже без помощи со стороны англичан. Следует заметить, что Чичагов, во-первых, не принял во внимание ветхости некоторых кораблей Сенявина, а во-вторых, прислал Сенявину к о. Корфу не семь кораблей, а пять. И случилось это только в декабре 1806 г.

В своей третьей докладной записке царю Чичагов обнаруживает негодование и раздражение по тому поводу, что "англичане самовластно взяли на себя главное распоряжение войною, естьли бы оная между нами и турками возникнуть могла". Он полагал, что русская победа над турками, безусловно, обеспечена и что англичане "похищают у нас тот единственный случай, в котором мы могли бы с преимуществом действовать. и от успехов ожидать для себя пользы и славы… Случай сей можно сказать, был бы первый, в котором мы не служили бы орудием к чуждой токмо пользе, но собственно себе ожидать могли выгод…" Самое важное — не дать англичанам перехватить у русских славу и выгоду от победы над турками: "Если мы допустим англичан перводействовать, то, не говоря уже о бесславии, через сие в глазах всего света произойти для нас долженствующем, не говоря об убийственном вреде, который произойдет для воительного духа российских мореходцев, неразлучны будут с тем весьма многие превеликой для нас важности потери, а для них пользы и приобретения"4.

К англичанам "все польется" из сокровищ Египта, Греции и Архипелага, а затем в их руки попадут "лучшие порты, лучшие леса" и весь турецкий флот.