Края отметин, оставленных когтями Зверя, были зазубренными. Куда больше это напоминало царапины от дрели или циркулярной пилы, чем следы животного.

— ...равно как и Освободительному движению. Эти молодцы нынче не в моде — уж больно честные, хотя вообще-то ребята неплохие. Вопрос, воспользуются ли они Оружием — или просто начнут толкать о нем речи, запугивая весь белый свет?

Краем глаза он заметил выше по склону какое-то шевеление. Среди камней двигалась тень. Будь небо пасмурным, он принял бы ее за тень от облака. Но облаков не было, поэтому он вскочил и побежал за ней.

— А как насчет Республики? Кто он, тот бедолага в красном мундире — дезертир-одиночка? Или таких здесь много? Останься я с ними еще тогда, в юности, я бы погиб смертью храбрых в Блэккэпе или Ашере. Но, может, еще не поздно? Я мог бы принести им голову Змия в знак примирения!

Он перескочил через прогалину, затем прыгнул еще раз, уцепился за край каменного выступа, подтянулся, взобрался на очередной уровень и побежал дальше. Впереди меж камней что-то снова задвигалось. Сначала дернулись лапы, потом заходил из стороны в сторону длинный хвост, на котором угадывались шипы. Зверь оказался гораздо больше, чем думал Кридмур.

— Об этом еще напишут в газетах... Еще напишут!

Ночь наступила внезапно, и Кридмуру пришлось блуждать во тьме. Камни тенями нависли над ним. Он мотнул головой и протер глаза:

— Подсветите, пожалуйста...

Он прищурился. Впереди простиралась лишь беззвездная тьма.

— Ну, ладно.

Он на ощупь добрался до массивного валуна, грубого и все еще теплого. Достал оружие и укрылся за камнем.

Сердце вдруг забилось как бешеное, стало трудно дышать. Он лишился ночного зрения и едва различал ладонь, поднесенную к лицу. Мало того, его пальцы дрожали. В последний раз он боялся темноты лет тридцать с лишним назад.

Он утратил все дары Стволов.

Он попробовал вспомнить, как взбирался на эту гору. Тогда он был еще силен. Силен и быстр — так же, как в обитаемом мире? Может, да, а может, и нет. Он начал считать вспышки боли в ногах и спине. Может, так это все и случается: сначала уходил голос Хозяина, потом ночное зрение, потом., что же дальше? Черт его знает.

Если он получит рану, затянется ли она тут же сама? Регенерация — величайший дар, которым наделяют Стволы. Не будь ее — разве он осмелился бы на безрассудство, которого требуют Хозяева?

Он потянулся к ножу, собираясь порезать ладонь, но вспомнил, что оставил его Лив. А достаточно острого камня поблизости не нашлось.

— Проверка отменяется, доктор.

Ночь была тихой. Чудовище терпеливо ждало его. Кридмур не мог не признать его благородства.

Он подумывал над тем, чтобы убежать, сползти вниз по склону и, может быть, сломать шею. Убегать, поджав хвост, ему было не впервой, да и вернувшись, он мог бы наврать Лив что угодно. Вот только Чудовище, почуяв слабость врага, конечно, погналось бы за ним

Он направил оружие в темноту, ожидая, что разъяренный Зверь тут же бросится на него. Но ничего не произошло.

Способен ли его Ствол еще стрелять? Он задумчиво осмотрел оружие. За все тридцать лет Кридмур ни разу не озаботился тем, чтобы зарядить эту чертову железяку. Он не знал, каким образом Стволы обеспечивают ее работоспособность, и до этого момента ему было все равно. Однако раз он уже утратил ночное зрение — не откажет ли теперь и оружие? Он вытянул руку и, морща лоб от волнения, попробовал собраться и нажать на спусковой крючок. Ему это не удалось. При одной лишь мысли, что сейчас он упрется в худший из возможных исходов, рука тряслась и потела.

— Черт... Черт!

Битый час он просидел, прислонив голову к остывающему камню и уставившись в темноту, пока страх не выпарился из него окончательно. И тогда он улыбнулся.

— Ладно! Посмотрим, как все повернется. Я всегда говорил, что вы мне не нужны.

Он крался вперед во мраке, нащупывая дорогу левой рукой и держа оружие в поднятой правой. Под ногами что-то хрустело и перекатывалось. Он взбирался по склону холма — это все, что ему оставалось. Казалось, уже не один час он провел в абсолютной тьме.

Стало ясно: то, что перекатывалось и с ружейным треском хрустело под ногами, — это кости. Несметное множество. Чтобы понять это, не нужно было их видеть. Едкий запах мочи Зверя усиливался, а к нему примешивался запах гниющего мяса.

Он поднимался все выше, и когда из-за гор показался желтый ломоть луны, для него словно открылась дверь. Луна высветила детали, выявила силуэты в пустынной тьме. Он действительно шел по ковру из скелетов — какие-то принадлежали животным, какие-то — людям, а некоторые выглядели так уродливо, что и не скажешь чьи. Кости лежали в широком круге, образованном дюжиной острых, похожих на огромные зубы, камней. Темное пятно, которое сначала казалось огромной щербатой скалой, повело плечами, развернулось к Кридмуру и распахнуло два громадных глаза, похожих на огни Локомотива.

Оно попыталось схватить его чем-то темно-серым — это могла быть когтистая лапа или длинная зубастая челюсть, — но он уже с криком отпрыгнул назад.

— Черт!

Он споткнулся, с треском раздавив грудную клетку какого-то бедняги, и свалился на груду костей. Еще одна лапа — на этот раз явно лапа — рассекла воздух там, где только что находилась его

голова. Чудовище взмахнуло толстым блестящим хвостом, разметав скелеты вокруг Кридмура, и ударило в бок с силой разорвавшейся ракеты. Его отбросило. Он потерял шляпу и, что важнее, Ствол. Приземлился на ноги, тяжело дыша:

— Черт... Черт! Я передумал.

Дикая боль скрутила его, но он был не мертв и даже не покалечен, и какие-то силы в нем еще оставались. Насколько их хватит?

Он схватил чью-то берцовую кость и стиснул ее, как оружие.

Чудовище стояло футах в пятидесяти от него. Его огромное тело заслоняло собой луну, поэтому разглядеть его как следует было невозможно. Замерев в стойке кобры, оно опиралось на толстый, как ствол дерева, хвост; помимо хвоста, Кридмур различил на змеевидном туловище несметное количество двигающихся членистых ножек, похожих на лапки насекомого или на ветки дерева. Было не ясно, могло ли существо на них опираться. Глаза Зверя были огромными, желтыми и пустыми, спина шипастой. За спиной простиралось некое подобие крыльев — прозрачных и довольно потрепанных. Левое крыло заметно крупнее правого. Кридмур не придавал значения крыльям, но усердно, хотя и безуспешно, старался подсчитать, сколько у твари когтей. Чешуя чудовища казалась не столько серой, сколько бесцветной, словно ее создатель растратил всю свою извращенную фантазию на шипы, когти и зубы, а на такой пустяк, как цвет чешуи, его уже не хватило. Глаза болели уже от одного взгляда на эту тварь.

Чудовище развернулось вокруг своей оси, как кошмарная каллиопа [Каллиопа (др.-грен. красноречивая) в древнегреческой мифологии — муза эпической поэзии, науки и философии. Ее именем назван музыкальный инструмент, а также паровой орган, использующий локомотивные или пароходные гудки], и его пасть — или нечто подобное пасти — разверзлась и издала крик, какой могла бы издать только насмерть перепуганная женщина. Звук, который Кридмур всю жизнь ненавидел.