понемногу просочилась сквозь него, и спряталась в заставленных лабиринтах. Контейнеры стояли очень плотно, и я с трудом пролазила между ними. Я хотела попытаться сойти с корабля, но это было очень опасно, везде стояла охрана. Оставалось дожидаться, когда корабль выгрузят. Я пряталась несколько дней, но стало холодать и нужно было подыскать укромное местечко. Таким местом стало подсобное помещение, где хранился различный инвентарь. Там я устроилась, подложив на пол каких-то тряпок. В подсобке было ненамного тепле, но зато был умывальник с холодной водой. Я не думала, что моя поездка будет такой долгой и уже через неделю еле передвигала ноги от голода. Нужно было что-то поесть. Я вышла рано утром, когда было еще темно и отправилась на поиски кухни. У меня кружилась голова и было уже все равно, как умирать. Я не знала куда иду и доверилась интуиции, которая на этот раз меня не подвела. Я не нашла кухню, но нашла склад с провизией. В основном там были макароны и крупы, мясная провизия была в соседнем помещении, которое было под замком. Я взяла несколько пакетов разных круп и быстро вернулась обратно. Вернувшись я стала грызть сырую крупу, тщательно перемалывая ее зубами. В тот момент я почувствовала, что значит быть по настоящему голодным. Дальше было уже попроще, я нашла пустую банку и в ней замачивала холодной водой крупу. Через пол дня получалась холодная кашица. Я старалась не высовываться без надобности и практически все время лежала в полудреме, периодически разминая кости, чтобы согреться. Так шли мои дни, пока через несколько мучительных недель, я не услышала звук сирены. Это были полицейские и тогда я поняла, что спасена, только я ошибалась. Спустя время стала наблюдать, как освобожденных из контейнера уводили на кухню, потом, видимо, в душ, и после отправляли по каютам. Арестованных увез полицейский катер, а оставшиеся полицейские теперь были в роли сопровождающих. Убедившись, что больше бояться нечего, я вышла, вызвав интерес у полицейских. Они пытались меня расспросить, но увы, мы не нашли общий язык. Меня, как и всех, накормили и позволили воспользоваться душем. Я была на седьмом небе от счастья, почувствовав, что спасена, только радость моя длилась не долго. Первой же ночью мне показалось, что я слышала женские стоны и голоса, но спустила это на игру воображения. Я стала более настороженной и была права. Следующей ночью из каюты вывели еще несколько девушек, среди которых оказалась и я. Нас угощали едой и выпивкой, намекая на то, что нам следует хорошенько отблагодарить спасителей. Но я решила иначе, и заманив одного из полицейских в укромное место ударила его ногой в пах и попыталась скрыться. Но его подстраховал напарник, который поймал меня и попытался повалить на пол. Завязалась драка, точнее избиение. Они вдвоем стали катать меня по полу пиная ногами, а после бросили корчится и ушли за другой жертвой. Они были сильно пьяны и видимо забыли про меня. Я пришла в себя и сбежала снова в подсобку, в которой пряталась еще около недели, пока корабль не прибыл в огромный порт. Я еще день провела на судне, пока его не разгрузили полностью, и лишь тогда сошла на землю. И вот я здесь.

Джи смотрела на Ханну сочувствующим взглядом и не могла поверить, что такая история могла произойти.

— Это ужасно. Но еще более ужасно то, что в наше время все еще торгуют людьми. Я никогда бы не подумала, что существует подобное. — Джи разлила остаток вина по бокалам. — Давай выпьем за тебя, за твою смелость и выдержку. Ты очень сильная женщина. За тебя.

Легкий звон разрядил напряжение Ханны, которая вспоминая, проживала эти моменты с той же остротой. Теперь можно было выдохнуть и насладиться этим чудесным вечером.

Девушки еще долго болтали, Джи рассказывала о своей жизни, о своих увлечениях, и у них оказалось много общего. Глаза Ханны говорили о усталости, хозяйка не стала долго мучать гость и разложила диван, который превратился в большую кровать.

— Ложись отдыхай. — сказала Джи. — Я еще немного поработаю, нужно сделать несколько заказов.

Ханна послушно улеглась с одного края кровати, понимая, что спать им придется вместе.

— Спокойной ночи! — мило улыбнулась Джи.

Ханна услышала пожелание, но только пробормотала что-то невнятное, так как уже не в силах была что-то ответить. Она вдруг подумала о том, что Джи тоже может ее обмануть, и слипающиеся глаза — это последствия снотворного. Только сопротивляться уже не было сил, веки тяжеленым грузом сжимали глаза, а сознание погружалось в дрему, проецируя быстро меняющиеся перед глазами картинки. Ханна почувствовала, как тепло разливалось по всему телу, а конечности становились ватными и тяжелыми. Ее будто закружило в карусели, и она провалилась в таинственное царство.

Во снах чудесных обитая,

В весенний сад забрел тайком,

Тебя заметить ожидая,

С цветочным, радужным венком,

Но только ты, явившись нимфой,

Исчезнешь вдруг, растаешь в миг,

И я проснусь, и зубы стисну.

Пустые сны. Я к ним привык…

2.

Цветочный луг, смешавший все нежные тона на ярко зеленом фоне, переливался под теплым легким ветерком. Каждый листик, каждая травинка, исполняли свой дивны танец, сливаясь в единый гармоничный лад. Ярко-пышные облака рисовали на голубом полотне причудливые силуэты невиданных животных, которые будто что-то искали, наблюдая с этой таинственной высоты. Ханна хорошо знала это место. Вот, например, за этими кустами уже виднелось озеро, где она любила гулять в перерывах между работой, а там уже маячили бледно-зеленые холмы, на которых белыми шапками еще лежал снег. Ханна шла босиком, ощущая влагу свежей травы. Она была так легка, что казалось, оттолкнувшись могла полететь. Она не ощущала никакой тревоги, впервые за долгие годы. Ханна вдруг почувствовала чье-то присутствие, но оглянувшись никого не увидела и направилась к озеру. Ей почему-то захотелось коснуться воды и подойдя к самому берегу она опустила ногу, затем вторую. Она стояла в воде по щиколотку и, очевидно, вода должна была быть в эту пору еще довольно холодной, но Ханна не ощущала холода и сделала еще несколько шагов, пока вода не поднялась до коленок, цепляя края белоснежного платья. Вода была чиста на столько, что был виден каждый камушек, а гладь стала словно