Навстречу дарникцам из Дворища высыпали бортичи, худые, грязные, растрепанные, но несомненные победители. Увидев целого и невредимого Бортя, князь сам, забыв приличие, рассмеялся от радости. Сойдясь, они обнялись и по очереди подняли друг друга на воздух, дабы убедиться в реальности происходящего.

— Самые нетерпеливые прискакали? — определил Борть, окидывая взглядом прибывших. — Нужно послать коней за остальными.

— Это все, — тихо сказал ему Дарник.

— Как все?! — Воевода изумленным взглядом окинул две неполных сотни походников.

— А другие на лодиях что, не прибыли? — оцепенел от ужасного предположения князь.

— Нет. Меченый писал, что какие-то лодии с нашими бойниками перехватили хазары и до него добрались только восемь человек. Но в Липов никто не пришел.

Дарник стиснул зубы: хорошо еще, что он пришел домой не просто так, а в облике освободителя, может, хоть это скрасит его неудачный поход?

— А княжна у нас молодцом держалась, настоящая княгиня, — похвалил кто-то из вожаков-сидельцев.

Рыбья Кровь оглянулся. К нему приближалась со свитой телохранителей Всеслава. Узкая княжеская корона уверенно охватывала ее горделивую головку. За всеми боевыми заботами Дарник совсем забыл о жене. Сейчас же перед ним с особой силой вспыхнули все ее прегрешения: убитые жены гридей, покончивший с собой арс, подосланный к Адаш убийца, а теперь еще и смерть десятимесячной дочери, о чем ему рассказали в Корояке.

Полтора года разлуки сделали свое дело — оба смотрели друг на друга как на плохо знакомых людей. Не было ни объятий, ни поцелуев, лишь легкое касание рук и небольшие поклоны.

Потом князь в сопровождении Бортя пошел смотреть следы осады, выслушивая пояснения наместника.

Осада продолжалась три месяца. Полторы тысячи гребенцев обложили Липов сначала с трех сторон, не придавая особого значения Островцу. Однако после того, как Борть дважды с большим отрядом перебирался ночью с левобережья на правую сторону реки и наносил неожиданные удары по стану противника с тыла, Алёкма пять сотен воинов перевел на левый берег Липы и не давал бортичам выйти из Островца. Тогда Борть придумал готовить малые плоты и ночью спускаться вниз по реке, снова делая наскоки из леса на зазевавшихся гребенцев.

— Так я не понял, кто кого больше осаждал: ты Алёкму или он тебя? — одобрительно подтрунивал Дарник.

— Твоя наука — лезть вперед и никого и ничего не бояться, — отвечал польщенный толстяк.

С городскими старейшинами разговор получился не столь приятный.

— Когда ты уводишь с собой и не возвращаешь чужих ополченцев, мы тебе и слова не говорим, но, когда ты уводишь и не возвращаешь тех, кто не хочет с тобой уходить, это уже больше похоже на намеренное убийство, — обвинил князя сильно заматеревший на своем наместничестве Охлоп.

— Мне тошно тебя слушать, — отвечал князь. — То, что не вернулись почти тысяча бойников, тебя беспокоит меньше всего. Да, я приказал сорока вашим недорослям оторваться от сохи и рубанка и пойти в поход. В следующий поход пойдут по приказу еще шесть десятков ваших сыновей. И так будет до тех пор, пока все парни Липова не пройдут через это. Хватит рассчитывать на наемное войско, пора самим научиться себя защищать. Мне воевода сказал, что среди вас, липовцев, нашлись такие, кто за три месяца ни разу не поднялся на крепостную стену. Все они будут выселены за Засечный круг Липова. Раньше я на многое смотрел сквозь пальцы, говорил себе, это ваш город и главные права должны быть на вашей стороне. Теперь земля Липова полита кровью моих воинов-изгоев без роду и племени, и за это она стала такой же моей, как и вашей. Городец сгорел дотла, значит, так тому и быть. Завтра начинаем строительство нового Городца, но строится он будет уже по моему уставу.

Всеслава на совете сидела от него по левую руку, и, хотя не проявила свое несогласие ни словом, ни взглядом, Дарник отчетливо ощущал ее присутствие как что-то мешающее ему.

Поздним вечером они вошли в опочивальню и стали готовиться ко сну.

— Ты за что-то на меня сердит? — спросила она, когда мужа всего передернуло от ее ласкового прикосновения.

— Разве можно сердиться за подосланного тобой убийцу Адаш?

— Адаш, это та рабыня, которая ублажала тебя весь поход? — Жена не сочла нужным уклониться от обвинения.

— Быстро твои служанки все разведали, — ядовито похвалил он.

— Я никакого убийцу к твоей рабыне не подсылала, чем угодно могу поклясться. Какой-то бойник сказал тебе то, что могло его спасти, и ты сразу ему поверил. Где он? Пусть приведут его сюда. Мне сказали, ты его отпустил… — Она ясно и разумно приводила все новые и новые доводы своей невиновности, но, чем правильнее она говорила, тем очевиднее была для него ее вина.

— Ты во всем права, — прервал он Всеславу. — Я устал и хочу спать.

— Спи, — она обиженно отвернулась от него на другой бок.

Легко сказать, построить новый Городец. Для этого сперва надо было убрать остатки старого.

— А почему бы короякцев к этому не пристроить, как ты, помнишь, князя Шелеста пристроил? — посоветовал Корней.

Предложение показалось Дарнику заманчивым, и он поехал к стану короякцев, которые готовились отправляться в обратный путь. Князь попросил их ненадолго отвлечься от своих сборов и обратился к ним с речью:

— Вас здесь триста крепких, здоровых парней. А полторы тысячи гребенцев побежали не от вас, а от моего войска в два раза меньше вашего. Если вы сейчас уйдете в Корояк, там будут смеяться над вами, горе-вояками. Давайте всему каганату покажем, что Алёкма побежал не от меня, а от меня вместе с вами. Для этого вам надо здесь на месяц остаться и помочь со строительством крепости. За работу будете получать как обычные трудовики, зато всех вас я назову не чужаками, а своими друзьями, А вы знаете, что это такое!

Короякцы пораженно молчали. Самый знаменитый на весь каганат князь зовет их в свои друзья! Больше сотни из них тут же захотели остаться.

— А липовцев и бродников ты своими друзьями никогда не называл, — чуть обидчиво заметил Сечень, сопровождавший князя к короякцам.

— Ты, как женщина, придаешь значение любому сказанному слову, — насмешливо глянул на него Дарник. — Хочешь, я всюду буду называть тебя «мой друг Сечень».

— А еще назови «мой самый лучший друг Сечень», — тут же отреагировал Корней, тоже теперь почти не покидавший князя.

Разумеется, так величаться разумный хорунжий не захотел.

Липов медленно приходил в себя. В Войсковом Дворище дозор несла лишь малая караульная ватага, все остальные гриди, бойники и воеводы, сняв доспехи, трудились над расчисткой пепелищ и возведением новых укреплений. Не остался в стороне и сам князь. Вместе с писарями-счетоводами вымерял угломерами и земельной рамой нужные линии и расстояния и вбивал колышки-метки. Пятьдесят больших дворищ Городца должны были смениться тридцатью малыми дворищами, десятком гостиных домов с трактирами и еще десятком домов общегородского назначения. Ремесленных мастерских здесь не намечалось — нечего шуметь. А вместо малого торжища заложили торговый ряд для мелких обиходных предметов, чтобы не тащиться за ними на посадский рынок. Нижний ярус всех домов велено было делать только из камня, а крыши — из теса. Двойные заборы, как это было раньше, когда каждое дворище обносилось собственной оградой в каком-нибудь аршине от ограды соседа, Дарник возводить запретил.