Казачий корпус графа Платова преследовал французскую армию по пятам. Наша армия пошла стороной на Веймар, где владел муж великой княгини Марии Павловны. В герцогстве ее мы были везде отлично приняты. Австрийцы только себя дурно вели. Они наложили на Веймар разные контрибуции, как на неприятельскую землю. Может быть, хотели они этим показать русским свое значение в союзе. Государь с терпением переносил подобные дерзости от австрийцев, дабы удержать их в общем союзе и дабы не поселить раздора, тогда как владычество Наполеона в Европе начинало уже упадать пред многочисленными силами, против него собранными. Веймар один из красивейших городов, виденных мною в Германии. Саксен-Веймарское герцогство содержит до 2000 пехоты, которые вступили в общий союз, но мы их в армии не видели, потому что все союзные войска княжеств германских находились при осаде крепостей на Рейне во время французской кампании в 1814 году.

За городом у большой дороги я видел в первый раз повешенного человека. В Германии у каждого города есть виселица, и преступник остается на оной, пока тело его совершенно не сгниет. Тот, которого я видел, уже был снят с виселицы и сидел на горизонтальном колесе, возвышенном от земли сажени на полторы. Голова его была отрублена и наколота на острый шпиль над туловищем. Он был уже отчасти сгнивши, так что нельзя было рассмотреть черты лица его, и служил пищей для ворон. Зрелище весьма отвратительное и непозволительное в таком просвещенном крае, как Германия.

Из Веймара прошли мы в великое герцогство Вюрцбургское, где, кажется, владел тогда эрцгерцог Иоанн, брат императора австрийского. Сие герцогство содержало также до 2000 пехоты. В Вюрцбурге мы не останавливались, а следовали далее. Переход был очень большой, и мы пришли на ночлег очень поздно.

На сем переходе верховые лошади и обоз великого князя отстали и ночевали на дороге. За лошадьми великого князя смотрел один офицер 14-го класса, произведенный из вахмистров Конной гвардии, Белоусов, который часто получал побои от Константина Павловича. Случилось по несчастию, что то селение, в котором он остановился, ночью загорелось, и несколько лошадей великого князя сгорело, в том числе и любимая верховая его. Белоусов, опасаясь наказания, бежал и явился к Его Высочеству уже во Франции, в городе Шомоне (Chaumont), когда его никак не ожидали, и он бросился на колени и просил помилования. Он был так перепуган, что в рассказе о своем побеге рассмешил Константина Павловича, который простил его и определил к прежней должности. Случай этот указывает, что великий князь совсем не имел такого злого нрава, как многие полагали.

По прибытии на ночлег все устали от продолжительного перехода; невзирая на это, мне досталось ехать с важными бумагами к князю Голицыну. Полагаю, что великий князь приказал отправить их с кем-либо из своих адъютантов и что адъютант этот просил Куруту послать которого-нибудь из нас: греческая штука, которую он иногда с нами делал. Мне пальцем указали сторону, в которой князь Голицын должен был находиться, и отправили в темную ночь с одним казаком.

Я ехал лесами с обнаженной саблей, потому что жители предупредили меня, что в лесах этих скрывались разбойники. Проехав миль шесть и придерживаясь берега реки, я прибыл на рассвете против городка, который на том берегу лежал. Мне сказали, что тут стоял князь Голицын, но я попал туда не иначе, как окружным объездом, потому что в этом месте не было брода, и отдал бумаги князю Голицыну. Полагаю, что в ней заключалось приказание идти форсированными маршами к Франкфурту-на-Майне, с намерением достичь сего города прежде спешивших туда австрийцев. Мы уже сделали утомительный переход, и нам еще два таких оставалось до Франкфурта.

Конница, состоявшая под начальством князя Голицына, немедленно выступила и пришла в тот же день к Ашафенбургу, где я нашел великого князя и явился к Куруте. Великий князь занимал дворец, а нас разместили по городу. Мне с Даненбергом досталась хорошая квартира, на которой стоял один раненый баварский офицер.

После Лейпцигского сражения баварский король присоединился к нашему союзу и послал 40-тысячную армию свою под начальством генерала барона Вреде к Ганау (Hanau), дабы отрезать неприятелю дорогу. Баварцы дрались отчаянно, но не могли устоять против превосходных сил Наполеона. Они нанесли ему жестокий урон, отбили много обозов, артиллерии, но принуждены были отступить и пропустить неприятеля. Барон Вреде был ранен. Баварцам содействовали в сем сражении наши казаки, которые преследовали Наполеона от самого Лейпцига. Прочие союзные войска шли стороною; нам же путь лежал через Тюрингинский лес, известный своей обширностью еще с древних времен.

Случилось, что на той самой квартире, которую я занимал в Ашафенбурге, стоял тоже раненый под Ганау баварский офицер. Я с ним познакомился и, разговаривая о прежних делах, выхвалял ему храбрость соотечественников его под Бауценом, где они под начальством Удино атаковали наш левый фланг в горах. Они занимали тогда опушку леса в близком от нас расстоянии и стрелками своими наносили нам значительный урон. Этот самый баварец участвовал в том деле и сказал мне, что он приметил одного из наших всадников, в бурке, который устанавливал артиллерию (прусскую), причинившую им много вреда. В бурке никого там не было, кроме меня, и так мы назвались старыми знакомыми, которых случай нечаянно привел свидеться в Ашафенбурге. Баварец уехал в отпуск после Бауценского сражения и попался во вновь сформированные королем войска, которые дрались под Ганау. Баварское войско было одно из лучших союзных: офицеры порядочные, народ храбрый; но они особенно отличались склонностью к грабительству и в нем превзошли даже австрийцев, которых, однако, не жаловали баварцы. Одеты они были в светло-синие мундиры с черными кожаными касками на головах, и на каске черный султан из гривы, щетиной перегнутый по хребту каски. Обмундирование нарядное.

На другой день оставался нам еще один большой переход до Франкфурта. Курута не дал нам во всю ночь уснуть, боясь опоздать в распоряжениях своих. Он продержал нас всю ночь ни за чем подле своей кровати, сам дремал, спал… и, просыпаясь каждые пять минут, спрашивал тихим сипучим голосом, тут ли мы; потом просил извинения за то, что нас задерживал и что… Как нам ни хотелось спать, но мы не могли сердиться на сего доброго старика и только пересмеивались с Даненбергом. Куруте не один раз случалось держаться такой проделки, когда он ожидал большого перехода на другой день. Бугский казак Мавридов обыкновенно приходил нас по ночам будить, постукивал в воротах и, когда на спрос наш «кто там?» слышалось в ответ протяжным и гробовым голосом: «Мавридов!», то мы немедленно одевались и знали, что на ту ночь должно уже проститься со сном и просидеть у кровати Куруты. В этот раз мы на рассвете разбудили своего старика, который было крепко уснул, и он нам дал приказание ехать вперед во Франкфурт для заготовления дислокации, не сказав ничего обстоятельного, потому что он сам не знал, в городе ли, в селениях или на бивуаках будут расположены полки. Мы поехали во Франкфурт через Офенбах и предместье Саксенгаузен.

Едва мы успели взять в ратуше билет на квартиру, как войска начали вступать в город, но они так утомились на последних переходах, что из кавалерийских полков отстало много людей; однако мы прежде австрийцев заняли Франкфурт с резервами. Австрийцы, кажется, на другой день пришли и пошли далее к Рейну, где имели удачное дело с неприятелем под Гохштедом. На другой или третий день нашего прибытия во Франкфурт войска были расположены за рекой Майн по селениям, занимая большое пространство. Мы простояли во Франкфурте до половины декабря месяца, всего с месяц; в это время велись переговоры с Наполеоном. Государи, короли и князья союзные, все съехались во Франкфурте, где проводили время в веселиях, на коих особенно отличался наш государь… В одном доме с ним жил сверженный с престола шведский король Густав Адольф, который ходил инкогнито по Франкфурту и терпел недостаток. Государь, как слышно было, великодушно помог ему несколькими стами рублей, тогда как жена одного банкира получала от него несметные суммы денег и богатства. Австрийский император занимал особенную часть города.