Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чего стоит жизнь пилота в реальности, показали гонки на Нюрбургринге. Несравненная когда-то местная четырнадцатимильная трасса, именовавшаяся по-немецки Nordschleife (северная петля), насчитывающая 175 поворотов, бесконечно меняющая горизонт, давно уже стала исторической достопримечательностью. Построенная в 1927 году, она была свидетельницей многих подвигов и славных дел. Тацио Нуволари и Хуан Мануэль Фанхио использовали ее как своеобразное полотно, на котором колесами рисовали свои шедевры. В окружавших трассу лесах и горах Айфельского горного массива обитали души Роземайера, Караччиолы, Варци, Аскари и Мосса. Лауду эта мистическая трасса буквально завораживала, с другой стороны, он не уставал повторять, что в смысле безопасности она оставляет желать много лучшего. И не потому, что организаторы гонок пренебрегали своими обязанностями — совсем нет. Просто трасса имела слишком большую протяженность, и, чтобы расставить по всей ее длине необходимое число маршалов, их бы потребовалась целая армия. Нельзя, впрочем, сказать, чтобы попытки как-то осовременить и модернизировать трассу не предпринимались. В 1973 году по рекомендации Джеки Стюарта был принят трехлетний план капитальной реконструкции ограждений, но и это не смогло обеспечить Нюрбургрингу необходимой по современным стандартам безопасности. В начале 1976 года на собрании Ассоциации гонщиков Формулы-1 Лауда даже предложил эту трассу бойкотировать; в Италии тут же нашлись строгие блюстители гонщицкого кодекса чести, которые пустились в рассуждения по поводу того, что пилоту «Скудерии Феррари» не пристало избегать риска там, где подвергали риску свои жизни многие отважные гонщики предыдущих поколений. В любом случае, инициатива Лауды не получила поддержки, и Гран При Германии прошел на той самой трассе, где и было запланировано.
Как бы ни относился Лауда к этой трассе, во время квалификационных заездов он занял второе место и расположился на стартовом поле рядом с Хантом. 1 августа, в день гонок, небо хмурилось, казалось, вот-вот пойдет дождь, и Лауда выехал на старт в дождевой резине. У Нюрбургринга была еще одна особенность: ее большая протяженность превращала круг почета в затяжной фарс. С практической же точки зрения это означало, что гонщикам почти никогда не удавалось провести рекогносцировку непосредственно перед гонками. Между тем здесь, как и в Спа, в случае плохой погоды всегда существовала вероятность того, что струи дождя зальют только часть трассы, а другая ее часть останется абсолютно сухой. Стартовав и завершив первый круг, Лауда осознал, что дождя не было на всем протяжении трассы и что он, поставив на машину колеса с дождевой резиной, поторопился и допустил ошибку. Чтобы ее исправить, Лауда в конце первого круга заехал в боксы и сменил дождевую резину на «слик». После этого он возобновил гонку и помчался вдогонку за соперниками, чтобы восстановить утерянные позиции. Идя на сумасшедшей скорости, он, уже почти достигнув поворота «Бергверк», на мгновение потерял управление, в результате чего машину повело вправо, вынесло с трассы и швырнуло на проволочный барьер ограждения. Пробив барьер, его машина зацепила земляную насыпь. Удар был настолько силен, что машину отбросило назад на трассу, где она, пару раз крутанувшись, замерла без движения. Из поврежденных проволокой топливных баков хлестало горючее, готовое в любую секунду воспламениться. Кроме того, проволочной сеткой у Лауды сорвало защитный шлем. В результате, когда машина загорелась, голову и лицо гонщика, не успевшего выбраться из кокпита, стали лизать языки пламени. Это не говоря уже о том, что Лауда, вынужденный вдыхать едкий, токсичный дым и пары бензина, едва не задохнулся. Четыре машины, которые Лауда обошел, выехав из боксов, — Surtees Бретга Лангера, наследника миллиардов Дюпона, Williams Артуро Мерцарио, бывшего гонщика «Скудерии», и два Hesketh — Гая Эдвардса и другого австрийца, журналиста в прошлом Харальда Эртля, — оказавшись перед пылающим алым автомобилем, остановились. Гонщики выскочили из кокпитов и устремились на помощь маршалам, которые вытаскивали потерявшего сознание Лауду из горящей машины. Общими усилиями австриец был извлечен из охваченного огнем кокпита и доставлен в карете «Скорой помощи» в госпиталь в Мангейме, где, пока врачи боролись за его жизнь, его исповедал священник.
В Маранелло всех объял ужас. Феррари, наблюдавший за гонками по телевизору, снял трубку и по старой памяти набрал номер телефона Луки ди Монтедземоло. «Когда Ники Лауда загорелся на трассе на Нюрбургринге, — вспоминал десять лет спустя Монтедземоло, — Феррари позвонил мне буквально через минуту и спросил: «Как думаешь, Лука, кого нам взять ему на замену?» Как всегда, Старик продемонстрировал свою глубочайшую заинтересованность в деле, которому он служил. Но в данном случае это граничило с откровенным цинизмом. Словно устыдившись этого, Феррари быстро сменил тему и заговорил о состоянии Лауды». Когда над местом аварии пошел дождь и водяные струи смыли с трассы пятна гари и потеки масла, комментатор стал рассуждать о возможных причинах катастрофы. В частности, высказал предположение, что дело тут скорее всего в какой-нибудь поломке. Сидевший у телевизора Феррари ударился в мрачные реминисценции — вспомнил о катастрофе во время тысячемильных гонок «Mille Miglia» в 1957 году, о смерти Муссо и Коллинза в 1958-м, об инцидентах с фон Трипсом в 1961 году и с Бандини — в 1967-м, а под конец неожиданно объявил своим сотрудникам, что уходит из гонок.
В течение месяца всем казалось, что он сдержит свое слово. «Скудерия Феррари» словно умерла: хранила полное молчание о возможных причинах катастрофы и не выставила ни одной машины для участия в Гран При Австрии в Цельтвеге. Когда Лауда, все еще находившийся в госпитале, об этом узнал, его гневу не было предела — он считал, что все это происки менеджера Аудетто. На следующие гонки в Зандвоорте «Скудерия» все-таки отправила одну машину, которой управлял Регаццони. Несмотря на то что он остался в единственном числе, ему удалось занять второе место. Между тем Феррари с подачи Монтедземоло вел переговоры с Карлосом Рейтеманом. Аргентинцу до такой степени не терпелось вступить в «Скудерию», что он из собственных средств заплатил неустойку Берни Эклстоуну — хозяину команды Brabham. Через шесть недель после того, как Лауда попал в аварию, Рейтеман приехал в Монцу, чтобы принять участие в Гран При Италии. К большому удивлению Феррари, перед