– Пожалуй, – согласился Симеон.

– Мой старик им не доверял, особенно после Перл-Харбора. А эти мне даже понравились. Они б, наверное, и ему приглянулись.

Симеон оставил это без комментариев. Свои чувства и отношение к посторонним, вне зависимости от их расы и веры, он предпочитал держать при себе.

* * *

Владелицу фирмы по обслуживанию бассейнов звали Ева Филдер. Делами фирмы она занялась после смерти отца и вывела ее в разряд престижных, с достойной репутацией учреждений, поставляющих аксессуары и ингредиенты для саун ВИП-клиентам и частным фитнес-клубам. В данную минуту Ева, замерев, смотрела на трубку, которую только что положила на телефон, и размышляла, сколько еще будет значиться в своей фирме живой учредительницей. Шансы были, но пока под вопросом.

– Ну что, вы довольны? – с усталой обреченностью спросила женщина человека, сидящего напротив.

Человек был в балаклаве, невысокий и наверняка белый. Его напарник – высокий и, судя по проглядывающим из-под маски участкам, темнокожий – молча сидел за кухонным столом. Спутниковое радио хозяйки он настроил на какой-то богомерзкий канал кантри-вестерна, что косвенно указывало на наличие в этих налетчиках некоей доли садизма. Одна, совсем одна. Впервые за долгие годы о том, что она разведена, Ева Филдер подумала с сожалением.

– Умиротворен, – оценил свое состояние невысокий тип. – Надежда – это лучшее чувство, которое человек лелеет в жизни.

– Что нам делать теперь?

Невысокий поглядел на часы:

– Ждать.

– Но как долго?

– До утра. Тогда мы отбудем.

– А мистер Хойл?

– У него будет очень чистый бассейн.

Ева Филдер выдавила вздох.

– У меня ощущение, что на моем бизнесе это скажется скверно.

– Возможно. А что делать.

Хозяйка вздохнула еще раз.

– Нельзя хотя бы выключить эту провинциальную музыку?

– Скорее всего нет, но песня скоро кончится.

– Это полный отстой.

– Сказать по правде, я с вами согласен, – с неожиданной истовостью согласился невысокий гость. – Чтобы вас как-то утешить, скажу: через час музыкальный канал начну выбирать я. А то этот трек мне уже вот где.

* * *

Утром, до начала десятого, Хойл работал у себя в приватном кабинете. Вставал он рано, а утро любил разнообразить перерывом на физическую разминку. В этот раз он с час провел у себя в персональном спортзале на степпере, после чего разделся до плавок и вошел в бассейную. Шевеля над самой водой пальцами, постоял у бортика, затем надел очки для ныряния, сделал глубокий вдох и красиво нырнул с глубокого конца, войдя в воду с легким шелковистым шелестом. Расставив руки, Николас пустил ноздрями мелкие пузырьки и, поднявшись над дном, гладко поплыл. Под водой он оставался с полдлины бассейна, после чего толчком всплыл на поверхность отдышаться.

В ходе вчерашних работ система дозирования была изменена, и вода прибавила в кислотности, а к хлорину еще и оказался добавлен цианид натрия. С запиранием дверного замка и включением внутреннего освещения растворение цианида в окисленной воде резко усилилось, что привело к выходу синильной кислоты.

Таким образом бассейн Хойла только что превратился в газовую камеру.

К концу второго круга у пловца уже кружилась голова. Сбились и пространственные ориентиры: круг Николас закончил не в торце бассейна, а стукнувшись головой о боковой бортик. Трудно было дышать. Сердце, несмотря на физические усилия, работало все медленней. Глаза чесались и горели. Во рту ощущался едкий привкус. Хойла стошнило прямо в воду. Жгло и губы, боль расходилась по всему телу. Хойл забарахтался в попытке подплыть к лесенке, но мог лишь едва шевелить ступнями. Крик о помощи оказался беззвучным: в рот залилась вода, и теперь вдобавок жгло язык и горло.

Хойла пробила паника. Тело онемело, и он уже не мог держаться на плаву. Николас погрузился под поверхность и вроде как слышал какие-то крики, но ничего не мог видеть, потому что к этому моменту уже ослеп. Рот по-рыбьи открылся, и Хойл пошел ко дну, ощущая, как вода словно опаляет внутренности.

Через несколько минут он был мертв.

* * *

К тому моменту как о происходящем догадался Симеон, спасать его работодателя было уже поздно. Симеону удалось отменить команду закрытия замков, но, едва почуяв, чем сейчас пахнет воздух в бассейной, он был вынужден активировать ее снова. В качестве дополнительной меры предосторожности личный помощник до проветривания помещения покинул пентхаус, и лишь затем, после всех манипуляций, один зашел внутрь. Здесь он неподвижно стоял, уставившись на подвешенное словно в невесомости тело Хойла.

На поясе у Симеона запиликал сотовый. Дисплей указывал, что звонят с частного номера.

– Симеон, – послышался в трубке низкий густой голос.

– Кто это?

– Я думаю, ты догадываешься.

Да. Можно было догадаться: звонит тот темнокожий, Луис.

– Это твоих рук дело?

– Моих. Я что-то не вижу, чтобы ты кидался его спасать.

Симеон инстинктивно огляделся, озирая громады зданий, окружающие бассейн. Их окна смотрели встречно, бесстрастные и немигающие.

– Он являлся моим работодателем. Я был нанят его защищать.

– Но не погибать за него. Ты делал все, от тебя зависящее. Нельзя защитить человека от него самого.

– Я мог бы пуститься по твоему следу. На кону моя репутация.

– Ты охранник, а не весталка. Думаю, твоя репутация восстановится. Если пустишься за мной, это может пагубно отразиться на твоем здоровье. Поэтому советую воздержаться. Вряд ли ты был полностью в курсе того, что происходило между Хойлом и Лихагеном. Ты не кажешься мне человеком, готовым с легкой душой подставить другого. А может, я ошибаюсь. Может, ты бы хотел со мной столкнуться.

Симеон какое-то время молчал.

– Ладно, – произнес он. – Я устраняюсь.

– Хорошо. В городе не оставайся. Не оставайся даже в стране. Я уверен, человек с твоими способностями без труда пристроится где-нибудь еще, вдалеке отсюда. Хороший солдат всегда найдет себе подходящую войнушку.

– А если я этого не сделаю?

– Тогда наши пути могут снова пересечься. Мне кто-то однажды сказал: «Избегай оставлять свидетелей». Как бы мне в этом качестве не начать усматривать тебя. Я бы этого не хотел.

Разговор на этом закончился. Свой мобильник и пропуск секьюрити Симеон оставил у бассейна. Покинув пентхаус Хойла, он прошел через вестибюль, спустился в лифте и быстро, хотя и непринужденно, вышел из здания. Со своих высот на него величаво взирали небоскребы – горной грядой, отражая своими окнами позднее осеннее солнце и небо, словно подернутое молочно-золотистой тканью. Симеон ни минуты не сомневался в своей везучести: ему дарована жизнь. И лишь легкий оттенок стыда тлел от ощущения, что он сейчас убегает, скрывается. Одного этого Симеону хватило на то, чтобы, приостановившись, расправить плечи в попытке восстановить свое достоинство. Он оглядел окружающие здания, переходя глазами от карниза к карнизу, от окна к окну. И спустя какое-то время кивнул и себе, и человеку, который – он знал – наблюдает за его перемещением.