Впрочем, какая мысль? Это был скорее намёк на таковую, лишь тень эмоции. Скорее — чуть коснувшееся его сознания настроение. Словно кто-то прошептал: «потерянный дом».

Это было непонятно, как и вся эта экспедиция.

Отыщи то, не знаю что.

Что именно?

С чего собранному и готовому к работе человеку вспоминать далёкий покинутый мир, на котором ему так недоставало того, чем он сейчас пренебрегает… ради чего? Пренебречь реальной работой ради отзвука того, что было с ним на Миттель-арен, но было принесено в жертву этой самой работе. Или логика тут его всё-таки подводит? Может, есть тут, на Элдории, нечто, чего он не помнил, чего он не ощущал раньше, чего он не постиг там, где был его дом?

Жена, дети. Что значили они для него?

Что на самом деле значили?

Вот это задачка! Вот это вопрос. Тут нужно действительно головой шевелить, а не узлом отточенных рефлексов. Поди разгадай философию своей собственной жизни. Может, и…

Далёкий звук ударил сигналом по ушам, он тут же, отложив размышления, погнал лошадь в ту сторону. Скорее всего — Рэд пугает местную фауну, но чем Галактика не шутит. Может, ему удастся сегодня поработать…

Закатный диск Вирина словно кровью заливал колышущееся на пронзительном северном ветру море трав. Бескрайние эти луга расстилались к востоку от основных путей, ведущих к Торгу и к югу от хвощовых и хвойных чащоб — там, где чуть всхолмленная равнина Итолии переходила в подножие горных круч Белого Кряжа. Сам Кряж отсюда виден не был, однако каждый порыв пронизывающего насквозь ветра ясно указывал на близость его негостеприимных вечных снегов. Насколько хватало глаз — вокруг не было заметно ни единого крупного растения, вообще ничего живого или неживого, что скрашивало бы эти ровные перекаты холмов, покрытых волнами ряби, бегущими по разнотравью куда-то в невообразимую даль.

Несмотря на более чем лёгкую для этих мест одежду, Рэд не чувствовал холода, и дело было не в привычке и не в особых возможностях организма. Его одолевали мысли, от которых он уже очень давно отвык, одолевали, отвлекая от всего, включая холод и ветер. Возвращая к тому, что он так хотел забыть. Сейчас, придерживая коленями Сфинкса — тот всё время норовил оторваться от Эрис — Рэд полной грудью вдыхал напоённый запахами вечерней степи воздух, щурился на закат, и эти неконтролируемые размышления сами собой текли вдаль.

В этой девственной природе, пусть и созданной некогда забывшимся местным человечеством, было нечто, напоминавшее Рэду безвозвратно потерянную родину. Она была юна, проста и свободолюбива, она стремилась вширь и ввысь, как эти вечерние птицы высоко в небе. Она трудилась день и ночь, как эти травы, что шелестели под неумолчный рокот мириадов насекомых, ткущих своими крохотными жизнями отдельный крошечный кусочек мироздания. Здесь во всём присутствовала какая-то глубинная душа. В Элдории было то, что Рэд искал по всей Галактике много лет, что он так поздно ощутил посреди снегов Аракора, и что считал безвозвратно утерянным: это была готовность порождать красоту не руками человека, но уже своими собственными силами. Галактика, как ему нравились эти поля!..

Нравится, нравится… эх, Рэд.

Подобное пристрастие к просторам планет голубого ряда было свойственно романтикам космоса, что готовы поделиться своими реальными или надуманными горестями с любым, кого можно встретить в ста метрах от терминалов космопорта прибытия. Что ж, он подходил под любой пункт этого описания, только никому этого никогда не показывал. Некоторые годами не могли разглядеть в нём этого, затаённого — со времён отшельничества в Системе Штаа он не очень изменился.

Мало кто видел в нём то, что он видел сейчас в этом бескрайнем поле; не спящую силу, не уверенное спокойствие-в-себе, но… что? Знаки былого, которого не вернёшь? Да нет, они попрощались тогда, и на прежнюю тропу его может вернуть только чудо. Слишком далеко Рэд тогда запрятал своё проклятие. О, Галактика, он видит вокруг то, чего нет, но ему всё-таки не отпускает желание попытаться сделать это тем, что оно ещё может быть.

Сфинкс настороженно всхрапнул, сбил седока с гребня волны стремительно разматывающихся мыслей, заставил насторожиться. Степное зверьё? Далековато для точной уверенности в ощущениях, но вряд ли. Рэд успокаивающе похлопал коня по шее, сам принялся оглядываться. Лес уже далеко, а привычка осталась. Всё-таки хорошо, что они оттуда убрались, здешние просторы честнее, здесь не нападёшь из-за угла.

Запах вокруг… не пойми какой, это всё местная живность. Не даёт проходу. На всякий случай Рэд поднял голову к небу и беззвучно издал предостерегающий высокочастотный вопль децибельного уровня. Его почувствуют на многие километры, в том числе все дикие собаки: как на четырёх лапах, так и на двух ногах.

Осторожно тронув Сфинкса, он проследил, как показалась вдалеке едва различимая отсюда фигура одинокого всадника, во весь опор несущегося в их строну. Рэд обругал себя — заставил человека волноваться. Сейчас прискачет, будет спрашивать.

Ладно. Объяснимся. Может, он теперь хоть у костра останется.

Поговорить с опытным товарищем-десантником для Рэда всегда было удовольствием, нет ничего хуже полной нелюдимости, их с Рихардом мнения часто совпадали, он был другом, почти четвёртым членом их манипула.

Даже эта неуловимая усталость в его глазах… пусть на Элдории им встретился несколько иной, неуловимо незнакомый Рихард, это не значило, что произошедшие с ним в последнее время перемены так уж разительно изменили его характер, добрую улыбку и чудовищный опыт контактёра СПК, насчитывающий десятки успешно проведённых операций на несчётном множестве планет «третьего пункта».

Единственным человеком, с которым Рэд мог чувствовать разделённую ответственность за что-нибудь по-настоящему важное, был именно Рихард. Он не помнил ни одного другого, кто был бы способен позволить Рэду эту самую малость — желание поделиться чувством опасности. Джон и Юля были замечательными людьми и настоящими мастерами своего дела, но они были ещё и товарищами, которые привыкли повсюду именно следовать за Рэдом.

Десантник придержал Сфинкса и, осторожно, стараясь не разбудить их спутницу, подозвал к себе Эрис. Та подошла, но как-то боком, гордо косясь. Полностью приручить своенравную лошадь после избаловавшей её Юли было невозможно. Мороки с тобой, ну, стой, где стоишь.

Они встали на вершине огромного пологого холма. Вокруг было разбросано множество каменных глыб, в которых, он чувствовал, прячется от ветра множество мелких животных, но ни единого человека или другого крупного хищника.

Прискакал бесстрастный Рихард, его жеребец нервно пританцовывал и горячился от быстрой скачки.

Рэд спрыгнул на землю, подошёл вплотную и едва слышно сказал:

—Извини, не сдержался, мне не стоило тебя срывать. Пугнул дикую собаку, только потом вспомнил про тебя.

Рихард молча кивнул в сторону их попутчицы, уютно устроившейся спать прямо в седле, мол, буди теперь, нужно лагерь разбивать, так же молча слез с лошади и удалился собирать сушняк.