Командиры единодушно заявили, что никаких необычных акций на территории дачи не проводилось. Личная и внутренняя охрана регулярно информировались о положении на суше и на море. Командирам служб безопасности поступали исключительно агитационные материалы ГКЧП СССР, ни одного приказа о блокировании Горбачева не поступало.

Еще одна разновидность цековского аппаратчика — военные аналитики, чаще всего выступающие в роли международников. Они много ездили по миру, знали иностранные языки, следили за зарубежной периодикой. Обычно держались особняком, своим кругом, снисходительно внимая простодушным откровениям «внутренников». «Внутренники» были людьми как бы другого, худшего, конечно же, сорта. Мое служебное положение давало мне неплохую возможность близко сходиться со всеми, быть в курсе их ведомственных интересов.

Поскольку международники строго блюли свои клановые интересы, мало кого к ним допускали, то и обновлялись их дружные, спаянные десятилетиями совместной работы ряды крайне редко. Угроза оказаться без теплых насиженных местечек победила аппаратную осторожность и выжидательность. Обвинения в адрес Горбачева в этой группе звучали особенно сильно. В его причастности к путчу они нисколько не сомневались.

— Какой же это заговор? — возмущался бывший военный, два года проведший в Афганистане. — Переворот делается в одну ночь. Все, кто мешает, подвергаются немедленному аресту. Каналы связи перекрываются. И только тогда на улицы вытаскивают технику, чтобы ошеломленное и подавленное население было еще больше депрессировано. Ничего этого сделано не было. Танки вышли без боекомплектов, горожане украшали цветами стволы орудий. Уже в первые четыре часа армия была лишена способности действовать. Разве это переворот? Я был в Кабуле, знаю, как спецназ штурмовал дворец Амина. Если решились, то так и надо было действовать. Решились ли? Вот в чем вопрос. Я знаю Варенникова. То, что он сделал, не похоже на него. Это генерал, который вел трудную войну в Афганистане. Я видел его в деле. Никто его не обвинит в нерешительности, в отсутствии здравого смысла, ума. Варенников — это стратег, это тактик, в непонимании ситуации его не обвинишь. Он сильный человек. Бакланов — тоже твердый, сбалансированный, осторожный, очень работоспособный, отнюдь не мягкий, не размазня. Если бы в его чертеж входила какая-то зловещая компонента, он был бы решителен до конца. А Крючков? Это же профессионал высочайшего класса. Свое умение совершать перевороты он виртуозно показал еще в 1956 году в Будапеште. Язов… Пуго… В их руках были армия, государственная безопасность, внутренние войска. Это были далеко не дилетанты, уверяю вас. И вдруг такое странное поведение заговорщиков. Не понимаю…

— Мой земляк писатель Алесь Адамович назвал события трех августовских дней «веселой революцией». Даже не «бархатной». А иностранные журналисты, среди которых немало моих друзей, соревнуются в поисках термина похлеще да пообиднее: фарс, опереточный переворот, цирк шапито…

— В том-то и дело. Подождите, люди поостынут от эмоций и начнут искать причины странного поведения заговорщиков. Уверен — в Форосе произошло нечто, чего мы не знаем. В этой истории рябит от несовпадений, противоречивых высказываний главных действующих лиц, алогичности поступков организаторов переворота.

И, наконец, небезынтересно знать мнение аппаратной элиты — лиц, занимавшихся анализом и прогнозированием. Большую часть календарного года они проводили за городом, на цековских дачах, специально оборудованных для совмещения отдыха и плодотворной работы. Я имею в виду подготовку всевозможных документов — речей, книг и статей лидеров партии, постановлений ЦК КПСС, — разумеется, крупных, судьбоносных, как тогда говорили.

«Писуны», как их пренебрежительно обзывали «звонари», находились на особом положении. Здесь тоже были свои долгожители, творившие и для Брежнева, и для Андропова, и для Черненко. Многие «писуны» не мыслили себя уже без постоянного проживания в привилегированных коттеджах, с непременным чаем или кофе в одиннадцать утра и в три часа дня, который подавали специально подобранные, услужливые девушки в белых передничках. Я так подробно описываю быт и нравы загородных дач для творения нетленок, потому что сам бывал в них подолгу — иногда по полтора месяца.

Приостановление деятельности КПСС лишало их многолетнего комфортного существования. Как правило, в последний момент приезжал на дачу кто-то из любимых спичрайтеров Горбачева, обычно это были Шахназаров, Черняев, реже другие его помощники, и за ночь переделывали все, что сочиняла группа «писунов» за полтора-два месяца. Но, похоже, это мало волновало обитателей дачных хором. Подобная жизнь их вполне устраивала. А почему бы и не устраивать, если, к примеру, попьешь чайку после сытного ужина часиков в девять, посмотришь программу «Время», вызовешь машину — и на другую дачу, к семье.

Речи обычно сочинялись в «Волынском», «Серебряном бору», «Горках-10». Оттуда на черных «Волгах» — в «Усово», «Заречье», «Успенское». К домочадцам. Завтра утром на тех же сверкающих лаком лимузинах обратно. И все это, конечно, бесплатно. Бесплатным было и питание во время создания нетленок. Представляете, обед готовили специальные повара на группу из четырех-пяти человек! Куда там ресторану или санаторию до тех обильных и экзотических блюд.

И вдруг замаячила реальная угроза потерять все это.

— Да, — глубокомысленно изрек малорослый тщедушный человек, не вылезавший с подмосковных дач лет двадцать. — Собственно говоря, у партии в разное время были разные лидеры. Очень много лидеров. И все они разные. Да. Сталин, Хрущев, Брежнев… Да. И партия их перемалывала. Лидеры приходили и уходили, а партия оставалась. Да. И вдруг — роспуск партии. Фактически одним человеком. Притом — без пленума, без съезда. Собственно говоря, а кому он подал заявление о своей отставке? Пленуму ЦК? Съезду партии? Вроде бы нет. Получается, редактору «Правды». Хотя и тот был в отъезде. Лечился в Берлине. Странно. Кто это заявление рассматривал? Как будто бы никто. Да. Странно. Весьма странно.

Документ для истории

Заявление М.С. Горбачева

от 25 августа 1991 года

Секретариат, Политбюро ЦК КПСС не выступили против государственного переворота, Центральный Комитет не сумел занять решительную позицию осуждения и противодействия, не поднял коммунистов на борьбу против попрания конституционной законности. Среди заговорщиков оказались члены партийного руководства, ряд партийных комитетов и средств массовой информации поддержали действия государственных преступников. Это поставило миллионы коммунистов в ложное положение.

Многие члены партии отказались сотрудничать с заговорщиками, осудили переворот и включились в борьбу против него. Никто не имеет морального права огульно обвинять всех коммунистов, и я, как президент, считаю себя обязанным защитить их как граждан от необоснованных обвинений.

В этой обстановке ЦК КПСС должен принять трудное, но честное решение о самороспуске. Судьбу республиканских компартий и местных партийных организаций определяют они сами.

Не считаю для себя возможным дальнейшее выполнение функций Генерального секретаря ЦК КПСС и слагаю соответствующие полномочия. Верю, что демократически настроенные коммунисты, сохранившие верность конституционной законности, курсу на обновление общества, выступят за создание на новой основе партии, способной вместе со всеми прогрессивными силами активно включиться в преодоление коренных демократических преобразований в интересах людей труда.