Северянка взяла кроху на руки и прижала к себе. Только тогда она осознала, что они не одни на этом свете. Рядом с ней, закрыв глаза, стоял Таурин. Гизела же не отрываясь смотрела на свое дитя. В ее взгляде читалась усталость, но губы растянулись в улыбке.

– Сын… – пробормотала Руна.

Она не могла сказать: «Это твой сын». Конечно, это был сын Гизелы и Тира. Но в какой-то мере это дитя было сыном Руны и Таурина.

Принцесса слишком ослабела, чтобы взять ребенка на руки, и потому норманнка закутала малыша в кусок ткани и прижала его к себе. Нужно было принести чистой воды, но девушка не хотела оставлять ребенка одного и потому взяла его с собой.

Таурин последовал за Руной во двор и присел на пороге. Его глаза были открыты, но взгляд остекленел, словно франк пребывал сейчас в другом мире.

Северянка подошла к колодцу и замерла в нерешительности. Так и не набрав воды, она резко повернулась и пошла в лес.

Руна не выполнила ни одного ритуала, чтобы возблагодарить силы природы за это дитя. Теперь же в ней росло желание соблюсти обычай, а какое место подходит для этого лучше, чем поляна среди деревьев, пустивших корни в глубь земли?

Подняв голову, она посмотрела на кроны деревьев. Сочная зелень радовала взор после алых рек крови.

«Ребенку нужно дать имя», – подумала Руна.

На севере принято было называть своего отпрыска в честь предков – так ее назвали в честь Азрун и Рунольфра. Но для малыша эта традиция не годилась – Руна не хотела, чтобы ребенка постигла та же судьба, что и Гизелу, и Тира, и ее саму. Он не должен стать изгнанником, не должен жить вдали от родины и близких. Нет, ему не подойдет старое имя, нужно придумать новое.

Сквозь густую листву пробивался солнечный свет, в зарослях шелестел ветер.

– Может, назвать тебя именем волка? – прошептала она.

Нет, волчье имя малышу не подойдет. Нельзя, чтобы его называли в честь зверя, крадущегося по лесу. Лучше назвать его как птицу, ибо той суждено парить в небесах, расправив крылья.

– Да, пускай твоя жизнь пройдет в полете, как у орла. И пускай ты пустишь корни, как дерево, – пробормотала Руна, глядя на крохотный сверток.

Арвид. В этом имени звучали отголоски слов «орел» и «лес» на языке норманнов.

– Арвид, – уже в полный голос произнесла Руна.

Она выбрала для него имя. Как выбрала для него жизнь, а не смерть.

Гизела тонула в багряном море боли, то выныривая на поверхность, то погружаясь. Теперь же она лежала на берегу, усталая, но живая. Принцесса могла открыть глаза, могла выпрямиться, могла понять, что произошло. Или, по крайней мере, догадаться.

Мертвые. Столько мертвых. Франки.

А Руна ушла и унесла ребенка. Наверное, она хотела спасти его от врага, который выжил. От Таурина.

Он неподвижно сидел на пороге, но Гизела знала, что он все равно убьет ее, что Руна могла спасти только одного и выбрала ребенка. Это было правильное решение – ведь принцесса, в отличие от малыша, могла за себя постоять.

Она слишком долго противилась смерти, чтобы теперь сдаться.

Таурин поднял голову.

И тут Гизела увидела на полу рядом с лежанкой нож Руны. Оружие показалось ей необычайно тяжелым, она не была уверена в том, хватит ли у нее сил на бросок, но принцесса была исполнена решимости напасть на Таурина, как только он попытается убить ее.

Однако франк ничего не предпринимал. Он поднялся на ноги, но держался подальше от Гизелы.

– Ты не сможешь, – сказал Таурин, увидев нож в ее руке.

Девушка облизнула искусанные губы.

– Смогу, – хрипло ответила она.

– Нет!

В этот момент в дом вошла Руна.

Оружие выскользнуло у Гизелы из рук и со звоном упало на пол. Девушка откинулась на лежанку.

– Я же говорил, что не сможешь, – равнодушно произнес Таурин.

Когда принцесса вновь подняла голову, франк уже вышел из дома.

Гизела обвела взглядом мертвые тела:

– Что… что произошло?

Она помнила лишь боль – чудовищную, невыносимую боль, окутавшую ее, будто черный саван. И этот саван закрыл от нее все, что творилось вокруг. Только одного эта пелена не скрыла. Тира. Гизела знала наверняка: Тир был здесь, он смеялся, он сражался.

Руна не ответила. Она подошла ближе, и Гизела наконец смогла разглядеть своего ребенка. Дитя было не из камня, как ей думалось раньше, а из плоти и крови. Не было оно и жутковатым демоном, насмешливым и хитрым. Нет, это было крошечное и нежное создание. Живое человеческое дитя. Гизела едва ли могла отважиться на то, чтобы взять его на руки.

– Почему ты не убила Таурина? – спросила Гизела. Она уже не впервые задавала этот вопрос. – Он ведь нам враг. Он…

Принцесса запнулась, поскольку в этот миг Руна опустила ребенка рядом с ней на лежанку и Гизела засмотрелась на его голубые глаза и сморщенную, перепачканную кровью кожу. Пальчики сжались в кулачки, в уголках рта пенилась слюна. Ребенок дышал. Принцесса протянула к нему руку – ту же руку, которая только что сжимала нож. Глядя на малыша, Гизела не могла поверить в то, что только что собиралась кого-то убить.

Руна присела рядом с ней на лежанку. Похоже, сейчас северянка думала о том же. Погладив ребенка по голове (нежно и ласково, точь-в-точь как Гизела), она сказала:

– Я больше никого не убью.

Гизела. Таурин.

Они стояли лицом к лицу, не произнеся больше ни слова.

Отзвуки этих имен еще звучали у нее в ушах – имен, которыми давно уже никто не пользовался. Мать настоятельница смотрела на лицо Таурина, чужое и в то же время знакомое, и в душе ее теснились сотни вопросов. Какое отношение Таурин имеет к этим мертвым франкам? Кто они вообще такие? Почему он выжил? Новые вопросы уступали место старым, не оставлявшим ее все эти годы. Почему Руна не убила его тогда? Почему он не убил ее, а просто ушел? А главное, почему она не метнула в него нож, который тогда уже сжимала в руке? Если бы не это, сейчас Таурина здесь не было бы. И жизни Аренда ничто бы не угрожало.

В ней разгорелась злость – злость на него и на себя саму.

– Ты охотился за мной, – выдохнула Гизела. – Ты хотел убить меня. Несмотря на то что я дочь короля.

Прошло столько лет, но тема их разговора не изменилась.

– Кровь Каролингов слаба, – прошипел Таурин. – Они не смогли спасти Париж. Вспомни, как погиб твой отец.

Кровь, слабая или нет, бурлила в ее жилах. Таурин замолчал, но принцессе чудилось, будто она слышит и другие его насмешки: слова о знати, которая пошла против ее отца за то, что он оказался в тени человека без чести. Слова о скандалах, о жадности и тщеславии. О подаренном аббатстве. О могущественных врагах, решивших избавиться от Карла – и не столько от Карла, сколько от его ненавистного советника, наглеца Гагона. О том, как корона оказалась вначале у Роберта, а затем у Рауля, правителя Бургундии…