Вот уже полтысячелетия Империей правили прямые потомки Константина, а Старые Ортодоксы представляли самый могущественный клан при Дворе. В их руках находился торговый флот, Промышленные Гильдии, банки, Биржа, табачная, алкогольная и оружейная индустрии… и так далее, всего не перечесть. Неопределенность будущего, связанная с ухудшающимся здоровьем государя, конкуренцией со стороны Синдиката и раздорами в высших эшелонах власти, не могла не тревожить их, но ясно было, что при любом повороте событий расставаться так запросто со своими баснословными состояниями и властью старая знать не намерена. И Кит понимал, что поддержать их — его священный долг. Эти люди были его семьей. А семья — превыше всего.

Тем не менее, мысль о назревающей драке совершенно не грела Киту душу. Придворные интриги наводили на него тоску, скуку, омерзение и желание оказаться за миллионы миль отсюда. Тонкости дипломатии, плетение ажурных словес и головокружительные заговоры были не его стихией. Он всегда предпочитал вести дела честно и прямо, не тратя драгоценного времени на эту мишуру, не стесняясь в выражениях, а порой не гнушаясь и рукоприкладства. За подобную прямоту многие не любили его, включая и сильных мира сего.

Сильные сего мира, тем временем, решили почтить своим присутствием это почти семейное, камерное чаепитие. Первым прибыл угрюмый глава Священного Трибунала Маккенна, в своем черном облачении, с массивным золотым распятием на груди и с неизменными четками в руках. Следом прикатился дородный и румяный, масляный, как блин, Верховный Канцлер Милбэнк. А потом сильно запахло серой, и в клубах черного дыма и языках багряного пламени явился директор Отдела Благонадежности, Блэк Холлис.

Хотя каждый из присутствующих на свой манер был человеком выдающимся, Холлис даже на этом фоне представлял собой… нечто особенное. О личной его жизни было неизвестно никому и ничего. Была ли у него семья? Родные? Родители? Похоже, он вылупился на свет прямиком из саламандровой икры. Совсем еще неоперившимся юнцом Холлис начал свою карьеру рядовым служащим Гетто на Эпллтоне и за два десятилетия дослужился до Главного Надзирателя. Еще через пять лет он был назначен директором Отдела, и вот уже пятнадцать лет занимал свой высочайший пост, один из ключевых в великом государстве.

Заслуги Холлиса перед Империей были неоспоримы. Он был абсолютно предан и абсолютно безжалостен. Человеческая жизнь не стоила для него ничего, если речь заходила об интересах государства. Любая жизнь. Включая и жизнь благого Василевса, которому Холлис доселе истово и благородно служил.

Государь это понимал. Не мог не понимать. Но, покуда польза от Холлиса превышала потенциальный вред, который он мог нанести, государь предпочитал держать его рядом. И закрывать глаза на ужасное недомогание Холлиса, весьма распространенную болезнь сотрудников Гетто — неизлечимую услад-плюсовую зависимость.

Страдая от своего пагубного пристрастия, Холлис был вынужден трижды в день впрыскивать себе дозу очищенного услада-плюс. Одной дозы хватило бы, чтобы убить на месте двух взрослых, здоровых мужчин. Одновременно Холлису требовалось принимать уйму препаратов, нейтрализующих действие услада, который являлся не просто наркотиком, а еще и сильнейшим мутагеном.

Из-за многолетнего употребления разнообразной химии Холлис совершенно облысел, пожелтел и пожух, а скверно пошитый серый костюм болтался на нем, будто на пленнике концлагеря. Глаза его давным-давно утратили прежний блекло-голубой цвет и светились изнутри фосфоресцирующим ярко-желтым светом, тогда как белки почернели. Его ногти, зубы и слизистые оболочки ротовой полости тоже ярко светились и фосфоресцировали. Он походил на мертвеца, поднятого из могилы ритуалом вуду.

— Доброе утро, государь, — поздоровался он, стоя очень прямо и не думая кланяться.

— Сядьте, Холлис, — ответил Император, прикрыв глаза ладонью, — и не смотрите на меня. Вы меня пугаете.

Холлис без тени обиды кивнул, сел, но чай пить не стал, а попросил стакан обычного кипятка. Залпом проглотив дымящийся кипяток, он откусил с края стакана и с леденящим хрустом принялся жевать толстое стекло. Ричард весь передернулся и едва не поперхнулся жареной колбасой, которую уплетал за обе щеки.

— Господин Холлис, вы порежетесь.

— А? Не беспокойтесь, лорд Торнтон. Из-за всех этих химикалий мои раны заживают чрезвычайно быстро. И я совершенно не чувствую боли. Не обращайте внимания. Каких-то веществ не хватает в организме. Витаминов или минералов, возможно.

Ричард никак не мог угомониться. Теперь его испытующий взор упал на Верховного Канцлера Милбэнка.

— Что вы делаете? — рыкнул Торнтон, заставив подпрыгнуть на столе чашки и блюдца.

— Не пойму, о чем вы…

— О том, что вы сидите здесь и прямо на глазах у государя воруете серебряные ложки!

— Вы спятили! — возопил вороватый Верховный Канцлер.

Ричард на дух не переносил Милбэнка, этого дешевого выскочку и нувориша, и не видел смысла таить своих чувств к нему. Что, как считал Кит, было не слишком осмотрительно, учитывая, что Милбэнк все же занимал высочайший пост Верховного Канцлера.

— Я что, должен подойти и вытрясти ложки из ваших карманов? Вы ведь знаете меня, я подойду и вытрясу! Положите на место! Немедленно! — рявкнул Ричард.

Милбэнк перекосился, но достал из кармана пиджака две ложки и отчего-то перечницу, и нехотя поставил на место. Теперь порядок был восстановлен, и завтрак плавно перетек в серьезное совещание. К несказанному ужасу Кита, предметом совещания оказалась ситуация на Дезерет. Их сиятельной милости до последнего момента не хотелось верить, что все это имеет к нему какое-то отношение, пока Император открытым текстом, прямо и спокойно не заявил, что «Ланкастер Индастриз» следует закрыть свое представительство на Дезерет и все свои имеющиеся предприятия там. Особенно это касается заводского комплекса в столице Дезерет, городе Дис.

— Что? — переспросил Кит.

Император повторил.

— Как? — переспросил Кит.

Государь поморщился.

— Князь, — проговорил на уни-глаголице, — дражайший Никита Геннадьевич, у вас проблемы со слухом? Вам, быть может, нездоровится сегодня?

— Нет, я абсолютно здоров, благодарю.

— Тогда что именно вам непонятно. Высказывайтесь без стеснения, прошу.

— Нет, мне все понятно, но… я никак не в силах выполнить вашу просьбу, государь.

— Почему, — спросил Константин коротко и чрезвычайно раздраженно.

— Потому что мы вложили невероятное количество средств, времени и сил, чтобы поддержать заводской комплекс Диса на плаву. И я в принципе не понимаю, каким образом ситуация на Дезерет пойдет на лад, если лишатся работы и будут обречены на голодную смерть тысячи невинных жертв этого ужасного конфликта, а также их семьи, жены и дети.

Здоровая половина лица монарха озарилась странной улыбкой, тогда как левая осталась неподвижна, будто гипсовая маска смерти.