Старая история: обиженные защищают обидчика, подумала Энни.

— Посмотрим, — произнесла она. — А сейчас отдыхайте.

Вернувшись в управление, Бэнкс зашел в кабинет к суперинтенданту Жервез и рассказал ей о Келли Сомс. Кроме того, он намекнул, что знает о том, что Темплтон наушничает, и предупредил, чтобы она не возлагала особых надежд на точность его информации. Это стоило сделать — хотя бы ради того, чтобы увидеть, какое у нее стало выражение лица.

Затем он попытался на какое-то время выкинуть из головы Келли Сомс и ее проблемы и, перед тем как отправиться в Лидс на встречу с Кеном Блэкстоуном, снова сосредоточиться на расследовании убийства Ника Барбера. Двое констеблей изучили коробки с бумагами Барбера, доставленные из его лондонской квартиры, и пришли к выводу, что там лишь старые статьи, фотографии и деловая переписка и все это не имеет отношения к его путешествию в Йоркшир. Очевидно, всю текущую работу он взял с собой, и она исчезла. Бэнкс нашел по радио виолончельную сонату Брамса и стал заново проглядывать старые номера «Мохо», которые Джон Батлер вручил ему в Лондоне.

Ему не понадобилось много времени, чтобы понять: Ник Барбер свое дело знал. Кроме материалов о «Мэд Хэттерс», иногда печатавшихся в журнале, здесь имелись также его статьи о фолк-певицах Шиле Макдональд и Бриджет Сент-Джон, о Джо Энн Келли, блюзовой певице, «Комусе», группе, которая играла прогрессив-рок, — их старые альбомы недавно были переизданы. Похоже, интерес к «Хэттерс» пробудился в нем, как и говорили Бэнксу примерно пять лет назад, хотя музыкой он увлекался с детства.

Детство. Бэнкс вспомнил, как у него мелькнула мысль об одной весьма маловероятной возможности, когда Саймон Брэдли рассказал ему о нежелательной беременности Линды Лофтхаус. Нетрудно выяснить, прав я или нет, решил он, перелистывая дело в поисках телефона Барберов.

Услышав в трубке голос Луизы Барбер, Бэнкс назвался и произнес:

— Я понимаю, это, наверное, странный вопрос, и я никоим образом не хочу обеспокоить вас или расстроить, но скажите, Ник был приемным ребенком?

После недолгого молчания в трубке раздался всхлип.

— Да, — ответила Луиза Барбер. — Мы его взяли, когда ему было всего несколько дней от роду. Мы его растили как своего, всегда к нему так относились.

— Уверен, что так и было, — заверил Бэнкс. — Судя по той информации, которую мы собрали, Ник вел здоровую и счастливую жизнь и у него было множество преимуществ, которых он, скорее всего, лишился, если бы вы его не усыновили. Мне нужно выяснить… Скажите, он знал? Вы ему говорили?

— Да, — ответила Луиза Барбер. — Мы ему сказали давно, как только решили, что он сумеет это принять.

— И что он сделал?

— Когда узнал? Ничего. Он сказал, что считает своими родителями нас, и больше ничего не было.

— Он когда-нибудь интересовался своей биологической матерью?

— Как ни странно, да.

— Когда это было?

— Лет пять-шесть назад.

— По какой-то конкретной причине?

— Он нам сказал, что не хочет, чтобы мы думали, будто тут есть какие-то проблемы или это как-то связано с нами, просто его друг, который тоже был усыновлен, убедил его, что это важно выяснить, для того чтобы почувствовать себя полноценной, гармоничной личностью.

— Он ее нашел?

— Он сказал только, что узнал, кто она, но отыскал ли он ее, встречался ли с ней — мы понятия не имеем. Поймите, нас этот разговор, конечно, расстроил, а Нику не хотелось причинять нам боль.

— Вы помните ее имя? Он вам его называл?

— Да. Он сказал, что ее зовут Линда Лофтхаус, но это все, что я знаю. Мы просили Ника больше о ней с нами не говорить.

— Имени достаточно, — заметил Бэнкс. — Спасибо вам большое, миссис Барбер, и примите мои извинения за то, что я разбередил вашу рану.

— Да она и так все время болит. Я надеюсь, это никак не связано с… с тем, что произошло с Ником?

— Мы не знаем. Пока для нас этот факт — еще один фрагмент головоломки. Всего хорошего.

— До свидания.

Бэнкс повесил трубку и задумался. Итак, Ник Барбер действительно был сыном Линды Лофтхаус. И он наверняка узнал, что мать убили всего года через два после его рождения и что она была двоюродной сестрой Вика Гривза, а это, несомненно, подогрело интерес Ника к «Мэд Хэттерс».

Новые сведения вызвали у Бэнкса множество вопросов. Согласился ли Барбер с общепринятой версией по поводу ее убийства? Поверил ли, что его мать убил Патрик Мак-Гэррити? Или он обнаружил, что это сделал кто-то другой? Если он набрел на какие-то данные, указывающие, что Мак-Гэррити был невиновен или имел сообщника, тогда он мог легко попасть в сложную ситуацию, не зная, насколько она для него опасна. Но все это зависит от того, прав ли оказался Чедвик насчет Мак-Гэррити. Самое время отправиться в Лидс и потолковать с Кеном Блэкстоуном.

В этот же день, в четверг, Бэнкс добрался до Лидса чуть больше чем за час. Свернув с Нью-Йорк-роуд в квартале Истгейт и затем двинувшись по Миллгарт-стрит, он оказался у главного управления полиции в Лидсе около половины четвертого дня. Он полагал, что, как и многое другое, это дело можно было бы провернуть и по телефону, но предпочитал личные контакты, если это было возможно. Все-таки мелкие нюансы и смутные впечатления не очень хорошо передаются по проводам.

Кен Блэкстоун поджидал его у себя в кабинете — крошечном закутке, отделенном перегородками от большой комнаты, полной очень занятых детективов. Кен был облачен в свой лучший костюм в мелкую полоску, купленный в одном из магазинов «Бёртон», и ослепительно-белую рубашку; серый полосатый галстук заколот серебряной булавкой в форме перьевой ручки. Из-за редких растрепанных седых волос, которые кудрявились над ушами, и очков для чтения в золоченой оправе он больше походил на профессора, чем на сотрудника полиции. Они с Бэнксом были знакомы много лет, и Бэнкс считал, что Кен для него ближе всех прочих к понятию «друг», если не считать Грязнули Дика Бёрджесса, но Бёрджесс сейчас жил в Лондоне.

— Первым делом вот что, — начал Блэкстоун. — Подумал, тебе будет интересно взглянуть. — Он толкнул к нему через стол фотографию, и Бэнкс развернул ее на сто восемьдесят градусов. На снимке был запечатлен мужчина лет, пожалуй, сорока с небольшим: аккуратные черные волосы, прилизанные «Брилкримом», заостренные черты тяжеловатого лица, прямой нос и квадратный подбородок с небольшой ямочкой. Но больше всего внимание Бэнкса привлекли глаза. Они не выражали ничего. Считается, что глаза — зеркало души, эти были — шторами затемнения. Суровый, бескомпромиссный, преследуемый призраками прошлого человек, подумал Бэнкс. И высоконравственный. Он не знал, почему так кажется, может быть, это лишь фантазия, но так и чувствуешь отблеск несгибаемой веры, наложившей отпечаток на его жизнь. Неудивительно: и в Шотландии, и в Йоркшире таких людей было немало.

— Любопытно, — отозвался Бэнкс, возвращая фото. — Стэнли Чедвик, я полагаю?