Очевидно, диалектика полисной цивилизации, в которой сосуществовали и противоборствовали коллективистское и индивидуалистическое начала, вела к тому, что подрыв первого из этих начал ударял и по второму. Два «полюса» эллинского бытия не могли существовать один без другого.

В эпоху кризиса, когда идеал и реальная жизнь все сильнее отрывались друг от друга, появились разнообразные способы «бегства от действительности». Одним из таких способов стал уход в своеобразную корпорацию утонченных интеллектуалов – философскую школу. Такие школы, действовавшие на постоянной основе, впервые появились в Афинах именно в IV в. до н. э. Среди них – Академия Платона, Ликей Аристотеля и ряд второстепенных (киническая, гедонистическая школа и др.).

В одних из школ коллективистская, полисная проблематика уже начисто отбрасывалась; в их рамках разрабатывались только вопросы, связанные с индивидом и формами его поведения. Так, гедонисты во главе с Аристиппом признавали высшим благом удовольствие (греч. гедоне), оправдывали и возводили в абсолют стремление людей к наслаждениям. Кстати, это выглядит особенно парадоксальным в связи с тем, что Аристипп считал своим учителем Сократа – этого «босоногого мудреца», неприхотливого во всём и вовсе не жаждавшего чувственных утех. В данном смысле к его образу жизни значительно более приближались киники: Антисфен, тоже слушатель Сократа, и ученик Антисфена – скандально знаменитый Диоген, живший в большой глиняной бочке. Учение киников было прямо противоположным взглядам гедонистов: они, наоборот, призывали в чем только возможно ограничивать потребности, во всем обходиться минимумом возможного.

Название этой школы происходит от корня греческого слова, обозначавшего собаку (вспомним о современной профессии «кинолог», в которой слышится тот же самый корень). Насколько можно судить, дело обстояло так. Критики Антисфена и Диогена осуждающе говорили им: «Живете как собаки – спите где попало, питаетесь чуть ли не отбросами…». А те с вызовом приняли обидное прозвище и стали сами себя так именовать.

Вообще киники порой уж слишком бравировали своим подчеркнутым презрением ко всем и всяческим общественным приличиям. Так, один из их видных представителей, Кратет, со своей женой Гиппархией, последовательницей того же учения, вполне могли заняться сексом на городской площади, на виду у сограждан. Не случайно впоследствии сам термин «киник» – в латинской транскрипции «циник» – получил совсем иной смысл.

Впрочем, в других философских школах (особенно в Академии и Ликее) общественно-политические темы оставались в центре исследований. Но изучали их скорее как самоцель, а не для применения к реальным ситуациям. Платон и Аристотель составляли утопические проекты идеального государства, которые не могли быть реализованы в тогдашних условиях. Да, пожалуй, такие проекты были и в принципе нереализуемы, и их авторы, скорее всего, это понимали. Платон в молодости еще ездил на Сицилию и пытался обратить тамошних тиранов в «идеальных правителей», которые бы по возможности воплощали в жизнь его программы. Но у него ничего не получилось, и под конец жизни он фактически замкнулся в стенах своей Академии. Аристотель, с одной стороны, тоже изложил свое видение идеального полиса, а с другой – близко общался с «сильными мира сего», в том числе с Александром Македонским. Но этому последнему философ предлагал для практического воплощения отнюдь не свои «идеальные» модели, а гораздо более оппортунистические решения.

Теоретическая мысль отделилась от практической политики. По отношению к современной им полисной демократии крупнейшие философы IV в. до н. э. занимали позицию неприятия, отвергали не какие-нибудь отдельные недостатки этой системы, а всю ее как целое. Для тех же Платона и Аристотеля демократия, безусловно, числится среди «неправильных», «искаженных», «отклоняющихся» форм правления. Платон ниже демократии ставит только тиранию; Аристотель менее строг и полагает, что олигархия тоже может быть хуже демократии. Но оба согласны в том, что значительно выше на шкале государственных устройств стоят легитимная монархия и аристократия («власть лучших» в нравственном смысле, в отличие от олигархии – «правления немногих» вне зависимости от моральных достоинств этих немногих).

В противовес полисному патриотизму в кругу некоторых философов родилось понятие космополитизма. Первым назвал себя космополитом («гражданином мира») тот же киник Диоген, действительно с легкостью перебиравшийся из города в город, поскольку он, в сущности, ни к чему не был привязан, не имея ни имущества, ни семьи, ни гражданства.

Другим способом «бегства от действительности», распространенным уже не в образованных слоях, а в «низах» общества, стало распространение нетрадиционных религиозных культов и идей. В этих новых верованиях рационализм окончательно уступил место иррационализму и мистицизму, порой грубому. Среди простонародья процветали магия, колдовство. В греческий пантеон нашли дорогу ближневосточные боги (Адонис из Финикии, Бендида из Фракии и др.), почитание которых отличалось экстатическим, исступленным характером. Женщины, которых было особенно много среди приверженцев культов этих божеств, во время праздников в их честь рвали на себе одежду и волосы, до крови царапали ногтями щеки, издавали бессвязные вопли…

Начали уже встречаться совершенно чуждые классической греческой религии факты прижизненного обожествления людей – видных правителей и полководцев. Первый случай такого рода – божественные почести, которые многие греческие полисы оказывали спартанскому наварху Лисандру в начале IV в. до н. э. Этому мрачному, жестокому человеку при жизни воздвигали статуи, в его честь учреждали праздники, сочиняли гимны… Ничего подобного эллинский мир до того не знал. В эпоху Лисандра такое возвеличение конкретного индивида выглядело чем-то уникальным и беспрецедентным, а уже несколько десятилетий спустя, со времен Александра Македонского, стало нормой.

Расскажем здесь об одном любопытном эпизоде. После смерти Александра Македонского его полководцы (диадохи) несколько десятилетий воевали друг с другом за наследие покорителя полумира. В 307 г. до н. э. один из диадохов, Деметрий Полиоркет, вступил в Афины, отбив их у своего соперника Кассандра. Деметрий созвал народное собрание и объявил о восстановлении афинской демократии. Безусловно, в новых исторических условиях эта «возрожденная демократия» могла быть лишь фикцией реального народовластия.

Тем не менее афиняне в награду за свое «освобождение» оказали Деметрию невиданные почести. Официальным решением демоса его провозгласили живым богом. Для жительства ему определили Парфенон: ведь не может же бог поселиться в обычном доме или даже во дворце! В главном храме Афин Деметрий, отличавшийся свободой нравов, устраивал пьяные кутежи с гетерами. В его честь установили культ и празднества, учредили жрецов «бога Деметрия», обращались к нему с запросами по любому делу, как к оракулу… Невозможно даже и представить себе что-то подобное в эпоху расцвета полиса.

Вот фрагмент из гимна в честь Деметрия, написанного поэтом Гермоклом и распевавшегося афинянами:

Налицо все признаки чистейшего низкопоклонства. Но при первом же поражении Деметрия в битве с врагами афиняне закрыли перед ним ворота и не пустили в город. «Проигравший бог», «бог-неудачник» был им не нужен. А еще через несколько лет македонскому полководцу удалось вновь усилиться и взять Афины. И опять ему были декретированы божественные почести…