Следующее помещение, в которое он проник через образовавшийся в стене проем, было довольно просторным, вытянутой прямоугольной формы, площадью около сорока квадратных метров.

Он предполагал, что «зал заседаний» будет обставлен с истинно восточной роскошью. Ни черта подобного! Никто здесь не лежал на подушках и не сидел на коврах, опустившись на корточки.

Все присутствующие здесь важные личности, словно какие-то европейские «бизнеры», сидели за овальным столом; и этот овал, вокруг которого разместилось девять особей, был черным, как ночь, — в этом странном покрытии не отражался даже яркий электрический свет, а потому казалось, что все они сидят на краю бездны и что не только они смотрят в эту зловещую черноту, но и сама бездна пристально и недобро всматривается в них.

Биография каждого из них была известна Кондору, предварительно изучена им и записана в ходе нескольких сеансов наркогипноза на кору его головного мозга.

Здесь присутствовали лидеры либо вторые по значению и старшинству лица таких известных во всем мире организаций, как «Хезболлах», ХАМАС, Освободительная армия Косова, организация афганских талибов «Система», палестинская «Исламский джихад», Палестинский фронт освобождения и египетская БМ («Братья-мусульмане»).

Поскольку в данный момент ими рассматривался комплекс вопросов, завязанных на Чечню и в целом весь Кавказ, то при обсуждении этой темы присутствовали эмиссары чеченских сепаратистов братья Чермоевы, Тимур и Асланбек.

Стоило появиться в этой компании десятому человеку, как все они дружно прекратили вглядываться в бездну и так же дружно повернули головы в направлении застывшего на фоне отверзшегося в стене проема рослого мужчины, одетого в строгий деловой костюм.

— Одну секундочку... — почувствовав их живой интерес к себе, сказал Кондор. — Сейчас я предъявлю свой «мандат».

Первым же выстрелом он сшиб со стула албанца, сидевшего к нему ближе остальных.

Остальные повели себя по-разному: кто-то остался сидеть на месте, втянув голову в плечи и заслоняясь рукой от раскаленных свинцовых плевков, другой ринулся под стол, двое к противоположной стене, где находилась еще одна сейфовая дверь, а самый смелый из них, Асланбек Чермоев, яростно скаля зубы, кинулся прямо на стрелка.

— Ты мне не кунак, Асланбек, — сказал Кондор, остановив этот безумный порыв двумя выстрелами, в голову и грудь. — И никогда им не был...

Сместившись чуть влево, он поймал на мушку мечущегося вокруг черного овального омута Тимура Чермоева.

— Нет, ты не нохча, — сказал он, когда пуля проломила тому височную кость. — Ты всего лишь дохлая падаль...

Помещение заполнилось грохотом выстрелов. Кондор не решился стрелять сразу с двух рук, поскольку это чревато было неприцельными попаданиями, а ему следовало бережно расходовать боезапас. Это Вове Мокрушину по фигу, он «македонец» и стреляет одинаково метко с двух рук... А сейчас каждый патрон на вес золота, так что промахиваться нельзя.

Кондор и сам не понимал, произносит он какие-то слова вслух или же его уста немотствуют, а все подаваемые им реплики звучат исключительно в его мозгу...

«Это вам за Буденновск! За Кизляр и Первомайское! За взрывы в Москве, Волгодонске, Каспийске, Владикавказе и других местах! За работорговлю! За отрезанные вами или напутствуемыми и подстрекаемыми вами бандитами человеческие головы! За Майкопскую бригаду, за новогоднюю ночь девяносто пятого! За псковских десантников, пермский и подмосковный ОМОНы! За убитых, раненых и покалеченных мужиков! За ваших же несчастных соплеменников и единоверцев! За это и за многое, многое другое! Тебя! И тебя!! И тебя тоже!!! За все ваши паскудные дела, которые вы творите в Косове, в Чечне, в Афгане, на Ближнем Востоке и в других местах! Вот так... Чтобы впредь другим было неповадно...»

Последним он приговорил Мухаммед-эд-Дина, который пытался ломиться в противоположную от стрелка дверь.

— Я тебя, сучара, еще тогда, в Чечне, заприметил! Вот так... Нечего против моей Родины интриги разводить...

Отправив на тот свет «террориста № 4» в мировой табели о рангах, он выщелкнул обе пустые обоймы, вставив в одну «беретту» запасную, а в другую початую, в которой оставалось, по его подсчетам, шесть патронов.

Постоял немного, собираясь с силами, размышляя, что следует предпринять далее.

Плодом его раздумий стало то, что он вернулся в «предбанник». Да, патронов у него кот наплакал. А такое количество народу сподручнее валить из пулемета, а не из «беретты»...

Использовав чужой носовой платок, он все же извлек еще одну «беретту» из заляпанной кровью кобуры. Протерев рукоять о пиджак Иссы, вернулся в «зал заседаний», где в отнюдь не живописных позах вокруг зловещего овального стола разлеглось ровно девять «жмуров».

Семерым из них, кроме чеченцев, он выдал по «контрольке», кому в голову, кому в грудь. Затем, тщательно обтерев ствол, вложил его в еще теплую руку Асланбека Чермоева, обжав его пальцы вокруг рукояти.

Сейчас делать это было вовсе не обязательно, но подобные вещи иногда делаются на «автомате».

Кондор подошел к очередной по счету «двери» и стал набирать на пульте известный ему код.

Броневая стена с легким шипением сдвинулась в сторону, открыв для него новый фронт работы.

Он малость притомился, взяв на себя функции целой расстрельной команды. А потому решил не обременять себя произнесением длинных обвинительных речей — такого рода поручений руководство ему не давало, — а с ходу приступил к своей тяжкой рутинной работе.

Одну реплику он все же произнес:

— Фатима, закройте пальцами уши!

Еще не перешагнув через порожек, он двумя выстрелами почти в упор уложил изумленного таким поворотом Мерхаба, затем прошел внутрь шикарно обставленной гостевой комнаты, чуть меньших размеров, чем «зал заседаний».

В живых из присутствующих осталось четверо: Ливанец, Фатима, арабский мультимиллионер, глава подрывного фонда Аль-Харамейн и сириец Юсуф Саламеш.

На момент появления Кондора они о чем-то беседовали, разместившись вокруг низкого столика, уставленного разными яствами.

Поведя дулом пистолета в сторону, он дал понять женщине, что ей нечего делать в такой компании.

Фатима медленно поднялась на ноги и встала по правую руку от стрелка.

Остальные замерли, оцепенели, как будто пораженные громом.

Мультимиллионер, облаченный в богато вышитые золотом длиннополые одежды, выпучив глаза, смотрел на незнакомого ему человека, вернее, вглядывался в черный зрачок пистолета, который был нацелен прямо на него.

Юсуф Саламеш был целиком парализован страхом, а его смуглое лицо быстро наливалось смертельной бледностью; он был весь какой-то серый, как будто его посыпали мукой.

Хозяин этого подземного убежища, казавшегося ему неприступным, выступающий нынче в роли главного устроителя бейрутского «саммита», наоборот, наливался весь изнутри пунцовой краской и явно был близок к тому, что вот-вот его хватит удар.