Жена стала беречь и растить свой живот, и меньше учить. Чувствовалось, учёба её интересовала с каждым днём всё меньше. Она готовилась стать матерью после того, как второй раз «обнаглела» и забеременела. А я готовился стать врачом, вернее, врачом я себя уже чувствовал, нужен был диплом. Пока каждый будет жить у себя дома — решили мы, т. к. денег не было, чтобы квартиру снять, а в кибитку не хотелось. Это было бы для меня травмой, а быт определяет сознание, по выражению примитивных «марксистов»! Кроме того, предстояло ещё одно испытание после сдачи летней сессии — прохождение воинской службы, принятие присяги в полевых условиях учебного военного полигона Ляур. Для студентов мединститута это означало два месяца воинской службы! Для студентов сельхозинститута и политехнического ещё хуже — три месяца! После военной присяги и воинской подготовки вместе с дипломом получим военный билет и звание лейтенанта. И в случае войны уже не пропадёшь, пойдёшь на фронт обеспечивать войска медпомощью. Будешь решать вопрос: кто нуждается в медпомощи — это те, кого можно будет ещё на фронт отправить! А тот, кто тяжело ранен — нуждается только в уходе. Это означает, что он вскоре уйдёт к доценту Грызлову «на уход» и пополнит список т. н. безвозвратных, санитарных потерь. Но в любом случае — это означает, что врач ничего не должен для раненого делать — пусть сам, если сможет, выживет! После института ты уже старший врач полка. В мирное время, если не удастся отмазаться, то каждые три года будешь призываться: на месячные, двух- или трёхмесячные военные сборы. Неплохо, если это в Душанбе, тогда не хуже, чем работа, если работу не любишь. Хорошо было бы для меня тогда, когда я на заводе работал, но тогда я не был лейтенантом. А работа врачом, конечно, лучше, чем военная подготовка! Служба в Ляуре, по рассказам, была не мёдом: июль месяц и август, жара +45–50 °C в тени, отсутствие водопровода, одна фляга воды на день и то, что с едой. В такую жару еще бегать в противохимической защитной одежде, в противогазе — не все выдерживают такую подготовку. Тем более что в Советской Армии главный поставщик калорий для солдат — это хлеб. А здесь еще и вода отсутствует. Но, по убеждению советской военной медицины, чем меньше пьёшь в жару и в походе, тем лучше, т. к. лишняя влага всё равно потом выводится, и только пить еще больше хочется. Мне предстояло как бы пойти на войну, на фронт! И жене было у себя дома лучше, чем у моих родителей, без меня. Женитьба для женщины, что дрожжи для теста! После женитьбы живот у Разумовой вдруг стал расти, как на дрожжах! И, наконец, до того разросся, что пришлось ее отправлять в роддом!

Что-то надо было с животом делать! Конечно, я ежедневно после занятий приходил в роддом, в котором у нас до этого на четвёртом курсе был цикл по акушерству и гинекологии. Первый роддом — лучший в городе и республике. Был ещё и второй, но первый был базой кафедры, поэтому он был настолько хорош, что охранялся от будущих отцов, как военный объект! Будущие матери, как заключённые, выглядывали из окон, в лучшем случае — из открытого окна. А будущие отцы — снизу кричали, спрашивали, что да как. Зайти внутрь нельзя было, чтобы с собой не принести жене какую-нибудь заразу, что скажется на потомстве. А т. к. кричали снизу и сверху, все одновременно, то попробуй узнай, кто тебе отвечает — твоя ли жена, твой ли муж? Так можно понять, что твоя родила уже, а окажется, что это сделала её соседка. По телефону информация тоже ненадёжная. Кроме того, что приходил в роддом, ещё и звонил по вечерам — вдруг, пока ты дойдёшь до дома, жена уже тебе что-то родит?! И действительно: «Ваша жена родила», — согласилась дежурная по телефону. «Кого?! — нетерпеливо заорал я в трубку. — Мальчика или девочку?». — «Сейчас посмотрим, — сонно отреагировала справочная служба, — и то, и другое». — «Как и то, и другое?! — переспросил я. — Она что, близнецов родила?!». Стоящие рядом мать и отец успокаивали меня: «Может, так даже лучше — за один раз». Быстро одевшись, помчался в роддом, жена стояла уже на балконе. «Поздравляю!» — крикнул я. «С чем?» — поинтересовалась она. «Ну, ты же двойню родила!». — «Тройню», — показала она мне три пальца. «Да ты что — серьезно?! — испугался я. — Ты что, опоросилась, что ли?! Говори серьезно, кого родила!». — «Ты что, издеваешься! — возмутилась жена. — Ничего я ещё не родила, у меня даже ещё схватки не начались!». Но всё же, через пару дней это произошло. «Если на стене висит ружьё, то оно обязательно выстрелит»! И в этот раз жена действительно родила мальчика, 51 см — 3 кг весом, и, к её радости, а ещё больше — моей, на меня похож! Что, конечно же, лучше, чем если бы на соседа. Принёс цветы и Советское шампанское. Обменялся с акушеркой товаром — она мне сына, завёрнутого в пелёнки, а я ей — конфеты и шампанское. Взяв сына на руки, сразу почувствовал себя отцом и ощутил ответственность за него. Поехали сначала ко мне, показали сына моим родителям, а затем доставил жену и сына к ней домой. Оставил сына и жену у её родителей, без желания. Домой уехал неспокойным. Каждый день после занятий приезжал к сыну и жене, и только вечером возвращался к себе домой.

С этого момента я взял на себя полностью проблему обеспечения санитарии и гигиены. Все, что связано с кормлением, уходом за сыном, решалось мной. Жена не сопротивлялась, выполняла мои указания, это её и «спасло»! Я оказался сверх-беспокойным отцом. Посуда, соски — все должно было содержаться в полной стерильности, ополаскиваться каждый раз кипятком. У меня из головы не выходил грудной ребёнок, умерший от диспепсии, когда мы проходили практику на 4-ом курсе в Ленинском районе. Перед глазами кафедра детских болезней, где в морге видел детские трупики и лазящих по ним мух. В мухах, как раз, и не было недостатка в доме родителей жены, с туалетом во дворе и другими «удобствами» на улице. Я еще не прибыл в Ляур, но мне уже не терпелось как можно скорее из него вернуться. Я боялся, что за время моего отсутствия, пока я там буду 2 месяца, может что-нибудь нехорошее произойти! Но «фронт» надвигался всё ближе. И, наконец, собрав всех мужчин курса во дворе института, всех, кто не подлежал по медпоказаниям освобождению от воинской обязанности, на автобусах повезли на полигон Ляур. С нами были уже не просто офицеры военной кафедры — штабные писари, а настоящие «полководцы», «маршалы», «главнокомандующие армией»! Они были злобными хамами, а мы стали в один миг солдатами в полной их власти! После построения на плацу была дана команда: по «боевым машинам» — автобусам! Одно дело слышать о Ляуре, а другое дело — увидеть и поучаствовать там! Доехали за полтора часа, недалеко от Душанбе по расстоянию. Первым делом на местном складе всем выдали форму с учётом воинских званий, кто в армии служил. Среди нас появились солдаты, ефрейторы, сержанты и даже старшины-«сундуки»! Ярко-рыжий, длинный, похожий на аскариду, только что вылезшую из кишечника и не успевшую ещё от дерьма отряхнуться, староста курса Калондаров получил погоны старшины, допотопное звание, которое в современной армии уже отсутствовало. Поведение и без того злобного дурака Калондарова стало еще более дурацким и злобным. Он стал себя вести так, как будто получил звание, по меньшей мере, генерала. На построении, перед столовой и после столовой — перед туалетом, заставлял своих сокурсников по часу терпеть голод, жару и сдерживать физиологические потребности. Его рвение нравилось офицерам кафедры, которые себя маршалами чувствовали и мстили за свою несостоятельность в армии! На военную кафедру служить отправляют никчемных офицеров. Сразу стало видно, кто как себя будет вести после института и вёл бы себя во время войны! Ляур представлял собой выжженное серое пространство с жёлтой сухой скудной травой, холмистой местностью, несколькими арыками с грязной, непригодной для употребления водой. Длинные, барачного типа железобетонные строения — казармы. 300 курсантов были разбиты на три роты, по три отделения в каждой.