Рано утром у «Дружбы» выкинули белый флаг и парламентеры стали договариваться о вывозе раненых и убитых. Потом пригнали грузовики, собрали тела. Так закончился один из неудачнейших для молдавской стороны боев.

Это был «завершающий аккорд». Начался период, в течение которого ни одна из сторон конфликта не преследовала серьезных целей. Вновь сдвинулся с мертвой точки переговорный процесс. Под угрозой пушек и танков Лебедя националистические правители Кишинева начали колебаться. Но до реального урегулирования вооруженного конфликта было еще далеко.

Общее приднестровское наступление, на которое мы так надеялись, не состоялось. Стало ясно: сложившийся «статус кво» мы, голодранцы, поколебать не сможем. Все в руках политиков, доверие к которым у нас пропало. Вскоре довелось узнать, что в стане врагов происходило то же самое. Не остывшие от схваток с нами и еще не начавшие как следует думать, молдаване относились к переговорам столь же скептически.

С дисциплиной у них явно хуже, алкоголические вечерние и ночные стрельбы с их стороны продолжаются, безмозгло выпущенные пули продолжают находить своих жертв. Каким бы малым ни было оставшееся население города, все равно людям иногда на улицу выходить надо, и каждый день мирные жители становятся жертвами хаотического огня. Но на пулю-дуру все не спишешь. Со стороны националов несколько раз велся прицельный огонь по обрадовавшимся относительному затишью и вышедшим на ранее закрытые для них улицы горожанам. Такое случалось и раньше, но теперь эти факты стали заметнее. Сомнительно, чтобы молдавские командиры отдавали такие приказы. Скорее, речь идет о выходках «непримиримых» и ошибках полупьяных «бакланов», которые не в состоянии отличать военных от гражданских. Впрочем, от этого никому не легче.

Изредка бывает по-другому. По человеку, вышедшему на запретный перекресток, открывают огонь из снайперской винтовки, а то даже из пулемета короткими прицельными очередями, но не на поражение, а под ноги или по приметным целям рядом. Огонь не пускает человека ни вправо, ни влево, вынуждает бежать назад, после чего прекращается. Так бывало не только с гражданскими, но и с нашими парнями. То есть стрелки у молдаван на этой войне разные. Кто с легкостью берет грех на душу, а кто делает все, чтобы его избежать.

Командование румыно-молдавской группировки использовало передышку, чтобы сменить на передовой свои понесшие потери и уставшие подразделения. Вновь прибывающие на передовую молдавские части не отличались воинственностью и не питали к нам особой злобы, что вскоре почувствовалось в дальнейшем спаде боевых действий. Еще дня два-три, как по инерции, продолжались минометные перестрелки с обеих сторон, потом утихли и они, сменившись редкими выстрелами.

Используя установившееся затишье, на Коммунистическую смогли наконец выехать трактора-труповозы, которые с самого начала «наведения конституционного порядка» не прекращали ездить по Бендерам, и принесли долгожданное избавление от полуразложившихся тел. Без какой-либо договоренности, по умолчанию, в работающих на вывозе трупов людей никто не стреляет.

Глядя на происходящее, можно было сказать, что националисты больше не могли нас победить. Мы же, привыкшие сражаться с ними меньшинством, чувствовали: можем! Но приднестровское руководство, загипнотизированное цифрами численного превосходства молдавской армии, о таком даже не мечтало.

Нас просто списывали со счетов, как негодные инструменты, которыми больше нельзя действовать в изменившемся политическом процессе. По мере улучшения положения ПМР мы становились все более неугодными, совсем как в апреле-мае из-за надежд на соглашение с Молдовой стал неугодным Бендерский батальон. Нас все больше стали одергивать, грозить разными карами за открытие огня, не принимая во внимание никакие уважительные обстоятельства. Мы же продолжали чувствовать себя и город незащищенными, понимая, что упрочение нашей малой республики не связано с её внутренними силами, а целиком и полностью зависит от появившейся российской поддержки. Её же как дали, так могут и отобрать. Поэтому мы старались добиться максимально возможного и освободить от врага хотя бы несколько домов, хоть один квартал. И в этом считали себя правыми. Наши же политики, быстро забывшие свой страх, стали относиться к своим солдатам и офицерам словно к каким-то неблагонадежным экстремистам.

Здесь, на бендерских улицах, в середине июля мы почувствовали, насколько по-разному молдавская и приднестровская стороны относятся к переговорам. Молдова не просто торговалась за столом, она не оставляла попыток выбить для себя дополнительные уступки силой оружия. И мы знали: если наверху очередная серьезная встреча — значит держись! В тот же день обязательно будут атака или сильный обстрел. То есть худо ли, хорошо ли, но политики в Молдове о своих солдатах, о военной составляющей вопроса не забывали. Нас же все сильнее держали и никуда не пущали. Трудно сказать, сколько возможностей потеряла на переговорах с Молдовой приднестровская сторона просто потому, что она даже не пыталась в их ходе двигать на передовой ни единым своим подразделением. Что-то да потеряла…

Так или иначе другой, будто не такой свирепой, а тлеющей и случайной стала наша война. И счет времени в ней пошел уже не на сутки, которые удалось продержаться, а на раунды переговоров и происшествия.

Как-то раз сидим с Ваней Сырбу на втором этаже, перебираем и чистим доставшийся ему по наследству пулемет. Я намерен до конца обучиться всем хитростям владения этим оружием и усердно помогаю, изредка поглядывая на тарахтящий вдалеке трактор. Ну и работенка у мужиков! Потом трактор уехал, мы собрали и заправили лентой вычищенный пулемет. Покурили. Вдруг вижу: со стороны врага в направлении наших позиций, качаясь, идут двое. Что это? Раненого или мирняка выводят? Почему без белой тряпки или хотя бы поднятой вверх руки? Доносится какое-то блеяние. Да это же песня! С головы одной из приближающихся фигур солнце отбрасывает искорку. Кто такие? Поднимаю к глазам бинокль. Сразу становятся видны пятнистая форма и молдавские кокарды. Их носители пьяны вдрызг. Э, пацаны, в отличие от могильщиков, вы на целость шкур рассчитывать не можете! Как этих мулей так близко подпустили? Белены, что ли, наши дозорные объелись? Сейчас мы эту оплошность исправим. Обернувшись к Ване, глупо ухмыляясь и тыкая пальцем в окно, говорю:

— Айн, цвай — полицай!

Ваня, припав к пулемету, дает очередь. Блеющие спьяну мули резко переламываются в поясе и валятся на асфальт.

— Драй, фир — трандафир… М-мда, блин… Ши хайне гата.[52]

— Какой баран стрелял?! — раздается гневный окрик сверху. Али-Паша тут же ссыпается вслед за своим трубным гласом вниз. — Ага! Два барана!

— Ты заметил? — пытаюсь сострить я. — Хорошо ведь попали!

— Их взять, а не валить надо было! Такую малину обломали!