Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бывший муж когда-то…
В твоем доме пусть уют
Будет выше крыши
И пусть все, кто в нем живут
наш привет услышат!
Для купюр и для монет
(и документов тоже)
Дарим мы сей портмонет
Из натуральной (!) кожи.
Будь счастлива –
И с деньгами
И всегда
Любима нами!
____________
Виталий и Алла
***
Получил из Новой Одессы (Николаевская область), где у меня никого нет, странное письмо, адресованное некой Бронштейн Л.И. Учитывая, что инициалы моей
жены Аллы — А.И., а не Л.И., с интересом вскрываю и узнаю, что послание для первой
супруги Люси, с которой мы расстались много лет назад. Ее бывшая сокурсница
сообщает, что их курс будет отмечать в конце лета сорокалетие окончания пединститута, и просит откликнуться и подтвердить участие в намечаемой встрече.
Звоню Люсе и рассказываю о письме. Она надолго задумывается. Меня это молчание
настораживает.
— Так ты пойдешь на встречу? — не выдерживаю я.
— Пожалуй, нет, — твердо говорит бывшая благоверная.
— Почему?
— А что мне там делать? — вопросом на вопрос отвечает она.
— Как, разве это не интересно — встретиться через столько лет? — удивляюсь я.
— Какое там интересно, да они же все для меня сегодня чужие люди. Ведь я и узнать из
них никого, наверное, не узнаю. Меня они, конечно, узнают все, — на всякий случай, поправляется она, — а вот я их — никого… Так что мне там с ними делать?..
Спрашиваю Аллу, что она думает по этому поводу.
— Твоя первая жена — настоящая женщина, — задумчиво отвечает она.
196
— Почему ты так считаешь?
— Видишь ли, она справедливо полагает, что за минувшие сорок лет все неузнаваемо
изменились. Все — но только не она…
Ай, да Люся!
________________
ГОЛУБАЯ МИНУТКА
Как-то приводил в порядок свой архив, пересматривал бумаги, уничтожал лишнее и
нашел в глубине стола старую картонную коробку, когда-то красного цвета, а теперь
ржаво-выцветшую, в которой мама хранила мои письма с армии. Десятки лет они лежали, заботливо перевязанные старенькой бечевой, присланные мной за три года армейской
службы. Мама почему-то берегла их до самого конца, хотя мы жили вместе, а после с их
присутствием мирился я, как-то неудобно было уничтожать, что-то мешало.
В общем, поглядел я на эту коробку и решил, что пришло время от них избавиться –
кому они нужны сейчас, а тем более, зачем, чтоб кто-то читал их после моего ухода?
Попросил Аллу их уничтожить, не захотел сам брать в руки пожелтевшие конверты с
моим когда-то угловатым неровным почерком — к чему лишние воспоминания, тревожащие душу и сердце?
А вчера вечером, буквально через сутки, читал мемуары выдающегося ученого
Вячеслава ИвАнова (ударение на втором слоге), по-домашнему — Комы, из семьи, близкой
к Пастернаку, Ахматовой, Либединскому и многим другим выдающимся личностям, в
которых он приводит целые тексты из писем своей мамы — отцу, друзьям, близким. И в
душе у меня защемило: зачем я уничтожил те письма? Теперь уже никогда не смогу
прочитать, как она ко мне обращалась, что писала. Так больно стало… Непоправимо до
слез. Кто меня тянул это сделать?!
И только через несколько минут сознание пронзила страшная мысль: а ведь я
уничтожил не письма мамы, а — свои наивные послания, всего лишь ОТВЕТЫ на мамины, которые рвал сразу после прочтения и ни одного, даже самого маленького, не сохранил!
С этим муторным чувством долго не мог уснуть: какова же разница между мной и мамой
— как она любила меня, и как я черство не ценил этой любви…
Так что давно следовало уничтожить эту единственную ниточку, которая нас
соединяла в далекие годы — она не память, а укор мне! Наверное, хорошо, что я раньше не
понимал этого…
Чтобы не завершать на грустной ноте, скажу, что эта история имела продолжение.
Когда я наутро рассказал Алле, как вначале пожалел об уничтоженных письмах, а после с
облегчением понял, что правильно сделал, она посмотрела на меня, на секунду
задумалась, и сказала, что, в любом случае, ничего страшного не произошло бы, так как
она их не порвала, а спрятала подальше… Зачем? — спросил я. — Чтобы не жалел, если тебе
придет в голову когда-то перечитать их, устроив себе очередную "голубую" минутку…
Сентябрь 2013
_____________________
197
«ВОЛГА» ЕГО МЕЧТЫ
Грустная история. Мой закадычный корефан Жорж Бойсфельд, знойный южный
красавец и дамский угодник, был тот еще мудозвон.
(Мудозвон — дословно, гуманоид, имеющий яйца внушительных размеров, издающие монохромный звук, богатый обертонами, в диапазоне частот, различимых
человеческим ухом без специальных устройств «Абсурдопедия») Наша крепкая мужская дружба строилась на чуде отечественного автопрома -
легковом автомобиле «Волга-21», советском шлюхен-танке, подаренном ему отцом, директором комбината, в честь поступления в Одесский технологический институт
пищевой и холодильной промышленности, сокращенно ОТИПиХП. Собственно, и
погнали меня из Южной Пальмиры, а попутно и из института, из-за его славного авто и
всего, с этим чудным автомобилем связанного.
Жорин папа, старший Бойсфельд, провел всю войну не на ташкентских базарах, как любят отзываться про евреев записные антисемиты, драп которых останавливали
пулеметы заградотрядов, а в специфически-комфортных условиях просторной кабины
ИЛ-2, прозванного пилотами люфт-ваффе «бетонным самолетом», а немецкими солдатами
— «черной смертью» или «чумой». За два года пребывания в негостеприимном к летчикам-штурмовикам военном небе, вплоть до тяжелого ранения и комиссовки в 1943 году, он
сменил три боевых машины, раз за разом покидая с парашютом полыхавший и
разваливающийся в воздухе гроб, то есть был человеком огромной живучести, которого
никакая зараза не брала, ни в небе, ни на земле. Однажды, сбитому над вражеской
территорией, ему даже довелось переходить с раненым бортстрелком линию фронта, чтобы давать потом длинные пояснения полковому особисту, вменявшему им в вину, что
они выжили.
Жорина «Волга» ничем не отличалась от других таких же красавиц, кроме одной
пикантной особенности: мощной сирены MF-Z, оружием устрашения пикирующего
бомбардировщика Юнкерс Ю-87 «Штука», в виде серебристого рожка с черной грушей, привезенной отцом с фронта и заботливо установленной моим приятелем рядом с
окошком на водительской дверце.
Возможно, моя учеба в ОТИПиХП сложилась более удачно, если бы не наши
частые поездки на Каролино-Бугазские пляжи. Как там было прекрасно в те далекие годы!
Длинная песчаная коса уходила за горизонт, и мы располагались в дивных пустынных
местах, где никого, кроме нас с двумя — тремя девочками, не было.
Каких-то 50 км шальной езды с неимоверным ревом сирены, включаемой на
скорости 120–140 км и заставлявшей все обгоняемые машины немедленно прижиматься
к обочине, а пассажиров хвататься за сердце и открывать дорожные
