— Но так не делается, Стас, — призывал к благоразумию полковник. — Мало ли что мы там найдем, мало ли в каком он будет состоянии. Зачем им на все это смотреть?

— Да чего там они будут смотреть? — эмоционально возражал Крячко. — Им главное — сына увидеть живым, а все остальное — до лампочки. Ты пойми, люди ночей не спят.

— Ладно, пусть едут. Но знай — мне эта идея не нравится.

Леня и еще несколько человек, с которыми он был заперт, находились в небольшом бараке, стоявшем недалеко от упалой деревушки по тому же Дмитровскому шоссе.

Когда, сбив замок, полицейские открыли ворота, из помещения, щурясь от непривычно яркого света, стали выходить изможденные, до черноты грязные люди в старой и такой же грязной, как они сами, одежде.

Среди них, одинаково истощенных, одинаково немытых и одинаково старых на вид, мать Лени едва узнала своего сына. Она бросилась ему на шею и не в силах справиться с эмоциями потеряла сознание.

Придя в себя, она не переставала рыдать. Отец парня тоже находился не в лучшем состоянии, и Гурову пришлось попросить одного из оперативников сесть за руль машины, на которой они приехали, чтобы отвезти их домой.

— Ну уж мне этот Стас! — с досадой проговорил он, глядя вслед удалявшемуся автомобилю. — Чтоб я еще хоть раз в жизни его послушал…

Через три месяца напряженной работы и почти ежедневных допросов дело, условно названное «делом Мунтяну», было передано в суд.

Главные обвиняемые давать показания не спешили, но, припертые к стенке многочисленными косвенными доказательствами, вынуждены были признать свою причастность ко многим преступлениям. Большинство из них касалось похищений людей и незаконной эксплуатации.

Во многом успешному продвижению расследования содействовало то, что некоторые из обвиняемых согласились сотрудничать со следствием.

Но одной из поставленных целей Гурову все же добиться так и не удалось. Довольно откровенно и даже охотно рассказывая о том, где и как совершались похищения, все до единого подследственные, и те, кто соглашался сотрудничать, и те, кто упорствовал в отрицании своей вины, замолкали, когда речь заходила о «крыше».

Ни фамилия Пожарова, так любезно порекомендовавшего чиновнику Осипову строительную фирму Мунтяну, ни фамилии и имена полицейских, «собиравших дани» на вокзалах, так и не прозвучали в показаниях.

Как ни старался Гуров окольными путями и прямыми, заданными в лоб вопросами вывести на эту тему, результат всегда был отрицательный.

Поэтому, передавая материалы в суд, он испытывал досадное ощущение незавершенности и чувствовал себя киношным комиссаром Катани, которому удалось отрубить пока лишь одно из многочисленных щупальцев спрута.