Он заговорил с птичкой на гэльском, тихим шепотом, а тем временем гладил одним пальцем пестренький хохолок. Ржанка не шевелилась, сжавшись в комочек у Джейми на ладони, даже отблески света замерли в ее круглых черных глазках.

Он осторожно опустил птичку на землю, но она не двигалась до тех пор, пока он не произнес еще несколько слов и медленно помахал рукой перед нею — взад и вперед. Тогда только ржанка быстрым броском скрылась в траве. Джейми посмотрел ей вслед и перекрестился машинальным, бессознательным движением.

— Зачем ты так сделал? — спросила я.

— Что? — встрепенулся он.

Он, вероятно, позабыл о моем присутствии. — Ты перекрестился, когда птичка улетела, я поинтересовалась, зачем это.

Джейми смущенно пожал плечами.

— Как тебе сказать? Это просто старая сказка, вот и все. Почему у ржанок такой крик и почему они, крича, увиваются возле гнезда, как вон та, посмотри.

Он показал мне на дальний от нас конец озерка, где другая ржанка вела себя точно так же, как первая. Несколько минут Джейми в задумчивости следил за птицей.

— В этих птичек вселяются души молодых матерей, умерших во время родов, — сказал он, обернувшись ко мне. — Говорят, они кричат и бегают вокруг гнезда, потому что не верят, что птенцы выведутся благополучно. Они печалятся о том, кого потеряли, — ищут ребенка, оставшегося сиротой.

Он присел на корточки возле гнезда и прутиком до тех пор поворачивал сдвинутое яичко, пока оно не, улеглось на место так же, как остальные, — острым кончиком внутрь. Но и после этого он продолжал все так же сидеть на корточках, положив прутик поперек бедер и глядя на тихие воды озерка.

— Я думаю, это просто обычай такой, — заговорил он. — Привычка. Я впервые сделал так, когда был намного моложе, после того, как услышал эту историю. На самом деле я не верю, что у них есть душа, но, понимаешь, как-то из чувства уважения. — Не окончив фразу, он взглянул на меня и вдруг улыбнулся. — Я так привык это делать, что даже не заметил. В Шотландии очень мало ржанок…

Он поднялся и отбросил прутик.

— Пошли дальше. Тут есть местечко, которое я хочу тебе показать. Вон там, у вершины холма.

Он взял меня под локоть и помог встать с земли. Мы стали подниматься по склону.

Я слышала, что он сказал ржанке, когда отпустил ее. И хотя я знала еще очень немного гэльских слов, это старое приветствие я слышала достаточно часто, чтобы понять его. «Господь да пребудет с тобою, матушка» — вот что сказал Джейми.

Молодая мать, умершая во время родов. И дитя, которое осталось сиротой. Я тронула Джейми за рукав, и он повернул ко мне голову.

— Сколько тебе было? — спросила я.

— Восемь, — ответил он. — Уже не младенец. Больше он ничего не сказал и вел меня все выше на холм. Мы теперь находились в предгорье, густо поросшем вереском. Дальше ландшафт резко менялся, повсюду из земли поднимались мощные гранитные скалы, окруженные зарослями кленов и лиственниц. Мы наконец поднялись на вершину холма, оставив позади ржанок, кричащих у озерка.

Солнце начало припекать, и после того, как мы целый час пробирались сквозь заросли — хотя пробивался в основном Джейми, прокладывая путь, — я нуждалась в отдыхе.

Мы выбрали место в тени под гранитной скалой. Чем-то оно напоминало ту площадку, на которой я впервые увидела Мурту — и где избавилась от общества капитана Рэндолла. Но здесь было куда приятнее. Джейми объяснил мне, что мы с ним тут одни, потому что птицы вокруг заливались вовсю. Если бы кто-то подошел к нам, большинство птиц умолкло бы, только сойки и галки раскричались бы, подняв тревогу.

— Прячься всегда в лесу, Саксоночка, — посоветовал он мне. — Если ты сама станешь вести себя тихо, птицы вовремя предупредят тебя о появлении кого-то.

Он обернулся посмотреть на сойку, громко кричащую на дереве над нами, и глаза наши встретились. Мы уселись и замерли, вытянув руки, но не касаясь друг друга и еле дыша. Немного погодя мы, как видно, наскучили сойке, и она улетела. Джейми первый огляделся по сторонам, слегка, почти незаметно вздрагивая, словно ему было холодно.

Белесые шероховатые шляпки грибов пробивались под папоротниками из рыхлой земли. Джейми отломил указательным пальцем одну шляпку от ножки и заговорил, разглядывая пластинки под шляпкой, где прятались споры. Когда он говорил медленно и спокойно, как теперь, в его речи совершенно не чувствовался шотландский акцент, обычно довольно заметный.

— Я не хотел бы… то есть… я не имею в виду… — Он поднял на меня глаза и засмеялся с беспомощным жестом. — Я не хотел бы задеть тебя… то есть не принимай мои слова в том смысле, будто бы я считаю, что у тебя большой опыт близости с мужчинами. Но было бы глупо изображать дело так, что ты об этих вещах знаешь меньше моего. Я вот только хотел бы спросить: это… обычно? То, что происходит между нами, когда я обнимаю тебя, когда ты… лежишь со мной? Это так всегда между мужчиной и женщиной?

Несмотря на все его запинки, я прекрасно поняла, что он имеет в виду. Он прямо смотрел мне в глаза, ожидая ответа. Я хотела отвести взгляд, но не смогла.

— Часто бывает похоже на это, — заговорила я, но должна была прервать свои слова и откашляться. — Но нет. Обычно это не так. Не имею представления, почему, но нет. Это… по-другому.

Он немного расслабился, словно я поддержала его в том, что внушало ему опасения.

— Я так и думал, что нет. Я еще никогда не был близок с женщиной… но я обнимал нескольких. — Он смущенно улыбнулся и встряхнул головой. — Это было не то же самое. Я имею в виду, что держал женщин в объятиях и целовал их и… — Он махнул рукой, отбрасывая это последнее «и». — Было приятно, в самом деле приятно. Сердце сильно билось, и дыхание становилось частым, и все такое. Но это было не так, как с тобой, когда я обнимаю и целую тебя.

У него глаза цвета озер и неба, подумала я, и они такие же бездонные.

Он протянул руку и дотронулся до моей нижней губы, коснувшись края.

— Начинается так же, но через мгновение, — продолжал он негромко, — через мгновение мне кажется, что я держу в руках живой огонь. — Он нажал сильнее, обведя мои губы и погладив подбородок. — И я хочу лишь одного — броситься в этот огонь и сгореть.

Я слушала его и думала, что его прикосновения опаляют мою кожу и зажигают огонь у меня в крови. И я уже пылала и светилась, как раскаленный металл. Закрыв глаза, я чувствовала возбуждающие прикосновения к щеке, виску, уху и шее, я вздрогнула, когда он обнял меня за талию и привлек к себе.

Джейми, по-видимому, точно знал, куда именно мы направляемся. Он остановился у подножия огромной скалы, высотой футов двадцать, бугристой от множества выступов и рассеченной множеством расселин. В расщелинах укоренились пижма и дикая роза. Джейми взял меня за руку и кивнул в сторону скалы.

— Ты видишь там ступеньки, Саксоночка? Можешь их одолеть?